Дмитрий Верхотуров - «Казахский геноцид», которого не было

Это и понятно: удрав от большевиков с винтовками и пулеметами, баи и их джигиты обратили свой гнев и ярость на тех, у кого винтовок и тем более пулеметов не было, то есть на рядовых кочевников, симпатизировавших советской власти и участвовавших в коллективизации.

К этим скрытым формам борьбы против советской власти относились: организация перегибов при различных кампаниях, от коллективизации до заготовок скота и хлеба, руками байских агентов в партийных и советских органах; парализация работы местных органов власти; проникновение в колхозы и развал их изнутри; организация откочевок и угона скота с ограблением остающегося населения; а также своего рода бактериологическая война, о чем будет сказано более подробно чуть позже. Эти различные по своему характеру методы объединяются тем, что позволяют наносить большой ущерб очень легко, скрытно и труднообнаружимым образом.

Целью этой борьбы было нанесение крупного экономического ущерба советской власти, а также, что более важно, физического уничтожения сторонников коммунистов в казахских аульных массах путем лишения их средств к существованию. Вся ненависть казахского байства после того, как стало ясно, что восстания провалились, а помощи басмачей скорее всего не будет, обернулась против тех казахов, которые осмелились попрать традиции беспрекословного подчинения баям и отшатнулись на сторону советской власти. Это вполне в духе того отношения к рядовым кочевникам, которое практиковали и киргизские манапы, и казахские баи, как к бессловесной скотинке, если уж выражаться определенно. Переход этой бессловесной скотинки, на которой байство раньше ездило, на сторону большевиков, участие в конфискации и ликвидации байских хозяйств, вступление в колхозы, конечно, не могло не вызвать у баев сильнейшего озлобления и ненависти к ним. «Пусть красные сдохнут!» — вот был действительный лозунг борьбы казахского байства. А как проще всего уничтожить кочевников? Проще всего путем уничтожения скота. Уничтожение скота было наиболее простым, легко реализуемым методом этой борьбы, который достигал всех этих целей разом.

Один из самых занимательных моментов мифа о «казгеноциде» состоит в том, что вся многочисленная и влиятельная байская агентура в низовых советских и партийных органах, создававшая много проблем для Казкрайкома, в изложении мифа разом и бесследно исчезает как раз с началом сплошной коллективизации в начале 1930 года. И на авансцену мифа выходит бельсенды, то есть активист или уполномоченный, который всячески принуждал казахов ко вступлению в колхозы и отбирал у них скот.

Такой кульбит не просто абсурден, а смехотворно абсурден. Что, за год или менее того, с конфискации бая в 1928 году и до сплошной коллективизации в 1930 году, всякого рода лжебельсенды, лжекоммунисты, лжебатраки из союза «Кошчи», которые за взятку или из почтения помогали баям, вдруг настолько уверовали в марксизм-ленинизм, что совершенно отринули традиционные байские ценности? И шапку перестали снимать, когда почтенный бай входит в присутственное место? Да не смешите!

В этот бред и абсурд совершенно невозможно поверить. Байские агенты в советских и партийных органах были и остались, и даже более, в обострившейся обстановке явно активизировали свою работу в интересах казахского байства. Но какую? Какую еще могли работу в интересах байства проводить их агенты, если не работу по извращению партийной политики, срыву коллективизации, оседания, хлебозаготовок? Иными словами, то, что в документах и публикациях именуется перегибами при коллективизации, в действительности, вероятнее всего, в значительной степени было делом рук байских агентов в низовых советских и партийных органах.

Это извращение партийной политики и инспирированные байством перегибы имели большое значение в русле той борьбы против советской власти, которую байство открыло с началом сплошной коллективизации. Целью таких перегибов явно был подрыв симпатий казахского населения к советской власти, которые возникли при переделе пастбищ и конфискации байских хозяйств двумя-тремя годами ранее. Борьба с перегибами выдвигалась в качестве лозунга при организации восстаний и собирала поначалу немало сторонников. Иными словами, можно выдвинуть предположение, что организация перегибов фактически была первой фазой борьбы против советской власти, чтобы в аульных массах в тех или иных районах возникло острое недовольство коммунистами. Далее следовала вторая фаза: организация самого восстания под лозунгами борьбы с перегибами. Логика в этом была и была сильной. Если бы байство прямо объявило, что оно выступает за возвращение старых порядков во всем их былом великолепии, то их бы попросту прогнали или сдали бы в ОГПУ. Потому байству приходилось маскироваться и откладывать возрождение старых порядков до тех времен, когда советской власти уже не будет.

Безусловно, что перегибы были и со стороны настоящих активистов и уполномоченных, особенно по части ликвидации байских хозяйств. Далеко не всегда имеется практическая возможность разделить перегибы, бывшие следствием рвения и рьяности настоящих уполномоченных, и перегибы, ставшие результатом умышленных действий лжеуполномоченных или, точнее, байской агентуры, проникшей в ряды уполномоченных.

Типичным примером перегибов, организованных байской агентурой, было явно неправильное оседание кочевников. В документах иногда упоминается, что оседающие казахские хозяйства направляли в пустынные, лишенные кормов и воды места, где они были обречены на массовый падеж скота и, как следствие, голод. Из этих случаев, не столь многочисленных, но вполне реальных, казахскими «голодоморщиками» делается вывод о том, что вся программа оседания для всего полумиллиона казахских кочевых хозяйств будто бы состояла в том, что загнать кочевников именно на такие места, без воды и без кормов. Это, конечно, чистая фальсификация, поскольку пропагандисты мифа о «казгеноциде» очень скупо и выборочно используют документы, касающиеся оседания кочевников, в особенности весьма многочисленные рабочие документы, в которых содержатся многие интересные подробности.

В фонде Комиссии ВЦИК по вопросам оседания кочевого и полукочевого населения, которая в 1934 году работала в КАССР, такие документы отложились, и они показывают целый ряд интересных моментов.

Во-первых, оказывается, что сначала работали землеустроительные и гидрологические партии, которые подбирали участки для оседания и строительства поселков вблизи водных источников, с сенокосами и пастбищами. Для примера я взял Тургайскую область, сильно пострадавшую, ставшую знаменитой благодаря рассказу Габита Мусрепова о поездке туда в 1932 году и вошедшую стараниями Валерия Михайлова в классику «голодоморной» литературы в Казахстане. Этот пример будет наиболее показателен. Вот, к примеру, по реке Жуланчик были намечены угодья для оседания: 1632 гектаров пашни, 3812 гектаров сенокоса, 26,9 тысячи гектаров пастбища. Или другой пример, река Алькояк, без открытого стока, но с родниками (что отмечено в документе): 1375 гектаров пашни, 3149 гектаров сенокоса, 22,2 тысячи гектаров выгона [152] ГАРФ, ф. Р-6985, оп. 1, д. 38, л. 52. . Из документов видно, что сначала искали источник воды [153] Другие документы показывают то же самое. Например, Кустанайский окротдел землеустройства в реализации плана по оседанию 17,5 тысячи кочевых хозяйств в начале 1930 года подобрал в Джетыгаринском районе несколько точек оседания, которые даже именовались по водоемам: три точки на реке Карасу и три точки на реке Тобол. — Коллективизация сельского хозяйства и оседание кочевого и полукочевого казахского населения на территории Кустанайской области. 1927–1938 гг. Сборник документов. Костанай, 2004, с. 248. , потом подходящие угодья рядом с ним, и лишь затем планировали точки оседания.