Петр Люкимсон - Царь Ирод

Так на Восточном берегу Иордана началось новое противостояние между арабами и Иродом, в ходе которых первые то и дело совершали набеги на земли, которые считали своими владениями, а Ирод в ответ проводил «контртеррористические операции», так как получил право на Авранитиду по указу императора.

После такого подарка от Августа Ирод с полным правом мог утверждать, что он сумел расширить границы Иудейского царства так, как не удавалось ни одному еврейскому царю со времен царя Давида. Вдобавок он вернул Храму и Иерусалиму то величие, каким они обладали разве что во времена царя Соломона. Однако в глазах народа он по-прежнему был не законным монархом, а ставленником Рима, отобравшим трон у законной династии Хасмонеев.

Последнее ощущение во многом усиливалось в связи с тем, что Ирод издавал законы, нередко шедшие вразрез с лежащими в основе еврейского права законами Торы. Иосиф Флавий приводит лишь один пример: закон о продаже тех, кто был пойман на воровстве, в рабство за пределы страны.

С точки зрения еврейской традиции трудно было придумать более нелепый и жестокий закон. Согласно Пятикнижию, вор наказывается исключительно возвращением краденого и выплатой денежной компенсации за свое преступление, сумма которой не может превышать четырехкратной стоимости украденного имущества. В случае, если у вора нет таких денег, он может быть продан в рабство. Но во-первых, вор-еврей может быть продан в рабство только еврею — чтобы он мог соблюдать субботу, кашрут и другие заповеди иудаизма. А во-вторых, пребывание в рабстве не может длиться более шести лет — по наступлении седьмого, «субботнего», года все рабы должны быть отпущены на свободу.

Согласно же закону Ирода, вор продавался в рабство за пределы страны, то есть, вероятнее всего, в руки неевреев, и пожизненно.

Неудивительно, что новое постановление было воспринято в народе как еще один акт царя-тирана, попирающего законы, данные еврейскому народу Богом.

Исследователи эпохи Ирода при этом задаются вопросом: почему из всех законодательных актов, оскорблявших национальные традиции евреев (а их, судя по всему, было немало), Флавий решил рассказать именно об этом?

Дело, видимо, заключалось в том, что хотя официальной целью данного закона была борьба с преступностью, он позволял Ироду расправляться с инакомыслящими. Если одних иудейских диссидентов того времени ждали казематы и пыточные камеры Александриона и Гиркании, то других попросту обвиняли в воровстве и продавали в пожизненное рабство далеко за пределы родины.

Если это было так, то данный закон и в самом деле должен был вызвать в народе утроенную ярость. Хотя самые страшные деяния Ирода были еще впереди…

В 16–17 годах до н. э. Ирод неожиданно отправился в Рим, чтобы убедить Августа отпустить домой Аристобула и Александра, уже вступивших в пору юности. Формальным поводом для этого стало окончание ими учебы, но напомним, что два этих сына Ирода, рожденных ему царицей Мариамной, находились в Риме в качестве своего рода заложников.

Август принял Ирода как лучшего друга и без всяких оговорок поспешил удовлетворить просьбу гостя. Тем самым он показал, что, когда речь заходит об Ироде, в заложниках нет никакой нужды.

Но что двигало самим Иродом, когда он решил вернуть сыновей домой?

Конечно, можно предположить, что это была родительская любовь. Более того, хочется верить, что в Ироде еще сохранились живые человеческие чувства, в том числе и столь естественное чувство, как любовь к детям. Это кажется тем более вероятным, что Аристобул и Александр были внешне очень похожи на мать и сам их облик должен был будить в Ироде воспоминания о самой любимой из всех его женщин.

Но с другой стороны, это же обстоятельство должно было одновременно будить в нем и чувство вины, а вместе с ним и ненависть…

Но увы, именно эта версия вызывает наименьшее доверие — по той причине, что психология всех тиранов приблизительно одинакова и в ней крайне редко остается место для родительских чувств. Вспомним хотя бы, что пишет Д. А. Волкогонов о Сталине, и по психологии, и по самой судьбе во многом напоминавшем Ирода: «Раньше он почти никогда не думал о детях. Было просто не до этого. Он их, по сути, и не знал. Со смертью Якова исчезло куда-то вечное раздражение, когда он слышал имя старшего сына. С Василием спокойно разговаривать не мог… Впрочем, о дочери он знал гораздо меньше, чем знают нормальные отцы. Пожилые люди любят внуков, им они отдают всю нерастраченную на детей любовь… Сталин не хотел видеть внуков и половины из них совсем не знал. Человеческие чувства — сыновняя, отеческая, стариковская любовь — были ему неведомы. Диктатор потому и становится им, что он не только многое приобретает, но и еще больше теряет. Прежде всего — из сокровищницы общечеловеческих чувств» [60] Волкогонов Д. Триумф и трагедия: Политический портрет И. В. Сталина. М., 1990. С. 477–478. .

Все это можно повторить и про жившего за две тысячи лет до Сталина Ирода: он вряд ли когда-либо думал о детях и, уж что совершенно точно, до определенного возраста почти с ними не общался.

Возможно, одним из мотивов, побудивших его вернуть сыновей Мариамны в Иудею, были дошедшие до него слухи, что мальчики, вопреки ожиданиям, предпочитают общаться не с римлянами, а со своими соплеменниками, регулярно ходят в синагогу, где им внушают, что они должны отомстить отцу за убийство матери.

Впрочем, нельзя исключать, что в Ироде боролись оба этих чувства — любовь к сыновьям и страх, что они могут устроить в Риме заговор с целью его свержения.

Несомненно одно: народ встретил возвращение Александра и Аристобула с восторгом. Жители Иерусалима мгновенно обратили внимание на фамильное сходство двух высоких, статных юношей с Хасмонеями. Их право на престол не вызывало сомнений, а значит, оставалось только дождаться смерти ненавистного узурпатора и восшествия одного из детей Мариамны на трон.

Но то, что вызвало такое ликование в народе, вселяло страх и ненависть в черную душу их тетки Саломеи. С появлением во дворце юных царевичей ее давняя, почти патологическая неприязнь к их матери вспыхнула с новой силой — и, разумеется, перенеслась на племянников. Кроме того, и Саломея, и ее челядь не могли не понимать, что Александр и Аристобул в год казни матери были достаточно большими, чтобы вникать в разговоры взрослых и осознавать, кто именно является главным виновником их сиротства. А если даже сами они до этого не додумались, то, вне сомнения, нашлись «добрые люди», которые им это разъяснили.