Петр Люкимсон - Царь Ирод

После того как Селлий был уличен во лжи, его политическая карьера была закончена. Да и, похоже, не только карьера. Обвинив Селлия в том, что он своей ложью поссорил его с давним и преданным другом, Август заявил, что Селлий заслуживает смерти, но окончательно он решит его участь лишь после того, как будет сполна возвращен долг Ироду… Что касается Ареты, то его было решено пока оставить царем Набатеи.

В те самые дни, когда Николай находился в Риме, в Иерусалимском дворце стали происходить поистине ужасные события. Начало им положил визит в Иудею царя Спарты Гая Юлия Эврикла.

Судя по обмолвкам Флавия, Эврикл прибыл по приглашению Антипатра, познакомившегося с ним во время пребывания в Риме. Однако, появившись в Иерусалиме, спартанский царь одновременно становился и личным гостем Ирода.

Надо заметить, что биографии Эврикла и Ирода были в чем-то схожи. Оба поначалу были сторонниками Антония, а затем переметнулись к Августу. Причем Эврикл был участником битвы при Акции, а потому вошел в ближайшее окружение Августа. Оба они не были потомственными царями, а получили свои царства из рук римлян. Наконец, оба слыли тиранами и транжирами, обложившими своих поданных тяжелейшими налогами.

Но если Ирод тем или иным образом еще держался на плаву, то Эврикл опустошил казну Спарты до дна и крайне нуждался в деньгах. Эта нужда и привела его в Иерусалим: явившись в Иудею с дорогими подарками для Антипатра и Ирода, он надеялся получить взамен куда большие подарки и с их помощью хотя бы как-то поправить свои дела. Забегая вперед скажем, что эти надежды полностью оправдались, так как подлость обычно очень хорошо оплачивается.

Хотя Флавий об этом прямо не пишет, из самого его текста нетрудно догадаться, что Антипатр пообещал Эвриклу огромные деньги, если тот поможет ему избавиться от Александра и Аристобула, сведя таким образом на нет недавние усилия царя Архелая.

Ирод же, вообще любивший гостей (так как это давало повод покрасоваться), принял Эврикла с распростертыми объятиями. Отчасти это объяснялось еще и тем, что хотя спартанцы были частью греческого этноса, сами они относили себя к семитам и вели свое происхождение от праотца Авраама. Таким образом, они приходились близкими родственниками евреям, идумеям и арабам и пользовались уважением как у тех, так и у других и у третьих.

Беда заключалась в том, что Эврикл был полной противоположностью представления о спартанцах как о людях исключительного мужества, честности и благородства.

С помощью неприкрытой лести он вскоре настолько вошел в доверие к Ироду, что тот стал считать Эврикла лучшим другом и внимать каждому его слову. Одновременно он втерся в доверие и к Александру, представившись близким другом его тестя Архелая. В беседах с Александром Эврикл вновь и вновь выражал недоумение, почему тот, сын потомственной царицы и зять царя, терпит, чтобы главным наследником считался безродный Антипатр?! Раз за разом гость из Спарты вызывал Александра на откровенность; что называется, тянул за язык, побуждая высказывать все, что царевич думал по поводу казни матери, а также Ирода и его правления.

Затем Эврикл проделал тот же трюк с еще более простодушным Аристобулом и поспешил к Антипатру, чтобы отчитаться «о проделанной работе». Посовещавшись, друзья решили, что все услышанное от Александра и Аристобула Эврикл должен будет пересказать Ироду, добавив, что братья уже разработали план отцеубийства.

Вот как сообщает о дальнейших событиях в «Иудейской войне» Иосиф Флавий, добавляя, что де-факто Эврикл нанялся к Антипатру в убийцы Александра и Аристобула:

«…“В благодарность за твои милости ко мне, — так начал Эврикл, — я дарю тебе, Ирод, жизнь; как воздаяние за твое гостеприимство, я приношу тебе свет. Уже давно выточен меч и рука Александра простерта над тобою. Ближайшее осуществление заговора я предотвратил тем, что притворялся сообщником его”. Александр сказал: Ирод не довольствуется тем, что сидит на не принадлежащем ему троне, что после убийства их матери раздробил ее царство, он еще возвел в престолонаследники бастарда — этого проклятого Антипатра, которому предназначил их родовое царство, но он решил принести искупительную жертву памяти Гиркана и Мариаммы [Мариамны], ибо из рук такого отца он не должен принять скипетр без кровопролития. Каждый день его всяческим образом раздражают; ни единого слова, срывающегося с его языка, не оставляют без извращения. Заходит ли речь о чьем-либо благородном происхождении, то без всякого повода приплетают его имя. Ирод говорит тогда: “Есть один только благородный, это Александр, который и отца своего презирает за его простое происхождение”. На охоте он вызывает негодование, если молчит, а если хвалит, то в этом усматривают насмешку. Отец всегда сурово с ним обращается, только с Антипатром он умеет быть ласковым. Он поэтому охотно умрет, если его заговор не удастся. Если же ему удастся убить отца, то он надеется найти убежище прежде у своего тестя Архелая, к которому легко может бежать, а затем также у императора, который до сих пор совсем не знает настоящего Ирода; ибо тогда он не так, как прежде, будет стоять пред ним, трепеща пред присутствовавшим отцом, и не будет только докладывать об обвинениях, которые он лично возводит на него. Он прежде всего изобразит императору бедственное положение всей нации, он расскажет ему, как у этого народа высасывали кровь поборами, на какие роскоши и злодейства были растрачены эти кровавые деньги, что за люди те, которые обогащались нашим добром и которым дарили целые города; затем он еще будет взывать о мести за его деда и мать и сорвет завесу, скрывающую все ужасы и гнусные дела нынешнего царствования — тогда, надеется он, его не будут судить как отцеубийцу.

Очернив этой хитросплетенной ложью Александра, Эврикл рассыпался в похвалах об Антипатре: только он один и любит своего отца, только благодаря его энергичным мерам заговор до сих пор не мог быть осуществлен. Царь, в котором не изгладились еще прежние подозрения, этими новыми открытиями был приведен в бешеную ярость» (ИВ. Кн. 1. Гл. 26: 2–3. С. 121–122).

Таким образом, Эврикл добился своего. У Ирода снова обострилась параноидная шизофрения с бредом преследования и галлюцинациями, а прежняя ненависть к сыновьям от Мариамны Хасмонейской вспыхнула даже с еще большей силой.

По всей вероятности, далеко не все переданное Эвриклом Ироду было клеветой. Часть из его сообщения явно была правдой, и именно некоторые детали рассказа Эврикла окончательно убедили Ирода в этом. К примеру, Эврикл по определению не мог придумать жалоб Александра на тяжелое положение населения страны — ему-то это положение было глубоко безразлично. А вот Александра, считавшего себя частью еврейского народа и не числившего отца полноценным евреем, этот вопрос мог искренне волновать.