Джаред Даймонд - Кризис

Чтобы понять суть индонезийского кризиса 1965 года и его последствия, давайте начнем с некоторых общих сведений. Индонезия – молодая страна, которая не обладала независимостью до 1945 года и даже не объединялась в цельную колонию приблизительно до 1910 года. Она лежит в тропическом поясе, на экваторе, между Новой Гвинеей и Австралией на востоке и материковой Азией на западе; там в избытке высоких гор, в том числе множество активных вулканов. Один из них, Кракатау, известен наиболее катастрофическим извержением в относительно недавней истории (1883): тогда остров почти взорвался, а в атмосферу было выброшено столько пепла, что мировой климат на следующий год радикально изменился. Самые известные индонезийские острова – это Ява, Бали, Суматра и Сулавеси, а также острова Борнео и Новая Гвинея, которые Индонезия делит с другими странами (см. карту).

Географически Индонезия может считаться наиболее раздробленной страной мира: она состоит из тысяч обитаемых островов и островков, разбросанных на территории в 3400 миль с запада на восток. Большую часть последних 2000 лет на некоторых островах существовали местные государства, но никто из них не подчинял себе весь Индонезийский архипелаг; более того, не было ни имени, ни даже представления о государстве, которое мы сегодня называем Индонезией. Лингвистически Индонезия принадлежит к числу лидеров по языковому разнообразию: тут зафиксировано более 700 языков и наречий. Также страна может похвастаться религиозным многообразием: хотя большинство индонезийцев являются мусульманами, имеются крупные конфессии христиан и индуистов, а еще буддистов, конфуцианцев и приверженцев традиционных локальных культов. Несмотря на случаи религиозного насилия в истории страны, масштабы этих потрясений несравнимы с войнами за веру в Южной Азии и на Ближнем и Среднем Востоке. Многие индонезийцы разного вероисповедания вполне терпимо относятся друг к другу. Я бывал в тех областях Индонезии, где христианские и мусульманские деревни располагались едва ли не вплотную, и, признаться, даже не догадывался о религиозной принадлежности конкретной деревни, пока не замечал мечеть или христианскую церковь.

С 1510 года португальцы, с 1595 года голландцы, а затем и англичане пытались колонизировать ту россыпь островов, которую ныне объединяет Индонезия. Британцы в конце концов ограничились частью Борнео, а единственной уцелевшей португальской колонией оказалась восточная половина острова Тимор. Наиболее успешными колонизаторами проявили себя голландцы, опорным пунктом которых стал остров Ява, где обитало наиболее многочисленное коренное население (больше половины населения современной Индонезии). В 1800-х годах, чтобы окупить свои колониальные усилия и получить прибыль, голландцы принялись разбивать плантации на Яве и Суматре. Но лишь около 1910 года, через три столетия после их высадки на Индонезийском архипелаге, они сумели установить контроль над всей обширной россыпью островов. Вот пример того, как долго большая часть архипелага оставалась неизученной: только в том же 1910 году голландский губернатор обнаружил, что восточный индонезийский остров Флорес и близлежащий крохотный островок Комодо являются местом обитания крупнейшей в мире ящерицы, так называемого комодского дракона. Ящерицы достигают 10 футов в длину и весят до нескольких сот фунтов, но европейцы их не замечали на протяжении четырех столетий.

Следует подчеркнуть, что слово «Индонезия» даже не существовало, пока его не придумали те же европейцы около 1850 года. Голландцы именовали свои колонии «Индией», «Голландской Индией» или «Голландской Ост-Индией». Обитатели архипелага не имели общей национальной идентичности и общего языка, а противостояние голландцам тоже не пробудило в них чувства общности. Например, яванские войска присоединились к голландским ради покорения ключевого государства острова Суматра, традиционного конкурента жителей Явы.

В начале 1900-х годов голландские колониальные чиновники стали предпринимать попытки преобразовать прежнюю, сугубо эксплуататорскую политику в такую, которую они обозначали как «этическую политику». По сути, они наконец соблаговолили сделать хоть что-то хорошее для индонезийцев. К примеру, голландцы открывали школы, строили железные дороги и прокладывали ирригационные каналы на Яве, создавали муниципальные советы в главных городах и старались снизить перенаселенность острова, поощряя эмиграцию на менее заселенные острова (вопреки мнению жителей этих островов). Но эти усилия в рамках голландской «этической политики» принесли не слишком значительные результаты – отчасти потому, что сами Нидерланды были слишком маленькими, чтобы вкладывать серьезные средства в Индонезию; а отчасти потому, что все усилия голландцев, равно как и последующие меры независимой Индонезии, по улучшению жизни аборигенов сводились на нет быстрым ростом населения, который оборачивался существованием впроголодь. Сегодня в Индонезии принято считать, что негативные последствия голландского колониализма существенно перевешивают все положительные эффекты.

Приблизительно к 1910 году все больше жителей Голландской Ост-Индии выказывали начатки «национального самосознания». Иными словами, эти люди стали ощущать себя не просто подданными подвластного голландцам султаната в той или иной части Явы и Суматры, но принадлежащими к более крупной общности под названием «Индонезия». Люди с этими начатками широкой идентичности образовывали множество различных, часто пересекавшихся групп: скажем, яванскую группу, что мнила себя превосходящей прочие в культурном отношении, или исламское движение, мечтавшее об исламской идентичность Индонезии, или профсоюзы, или коммунисты, или индонезийские студенты, уехавшие учиться в Нидерланды, и так далее. Отсюда вытекает, что индонезийское движение за независимость было раздробленным по идеологическим, географическим и религиозным признакам; все перечисленные проблемы продолжали донимать Индонезию и после обретения независимости.

В результате наблюдались не только забастовки, заговоры и агитация против голландцев, но и конфликты между индонезийскими группами, что еще больше запутывало ситуацию. Тем не менее, борьба против голландцев привела к тому, что в 1920-х годах Нидерланды перешли к репрессиям: многие агитаторы и лидеры очутились в местах заключения, вполне сопоставимых с концентрационными лагерями, в отдаленном и болезнетворном районе голландской Новой Гвинеи.

Важным вкладом в формирование индонезийского единства стала эволюция и трансформация малайского языка, местного языка, обладавшего долгой историей употребления. На его основе сложился бахаса, общий язык всех современных индонезийцев. Даже важнейший среди сотни местных языков Индонезии, яванский язык Центральной Явы, считают родным менее трети населения Индонезии. Если бы этот важнейший местный язык сделался общенациональным, это символизировало бы господство Явы над Индонезией – и усугубило бы проблему, и без того острую для нынешней Индонезии, а именно, страх перед яванским господством со стороны обитателей других островов. Кроме того, яванский язык имеет собственно лингвистический недостаток: он, так сказать, чувствителен к социальной иерархии, в нем используются разные слова в зависимости от того, общаешься ли ты с людьми более высокого или более низкого статуса. Сегодня я разделяю с индонезийцами их восхищение великолепным языком бахаса как общенациональным языком Индонезии. Его очень просто изучить. Всего через 18 лет после того, как Индонезия присоединила к себе голландскую Новую Гвинею и ввела там в употребление бахаса, на этом языке, чему я сам был свидетелем, говорили даже необразованные новогвинейцы в отдаленных деревнях. Грамматика бахаса простая, но гибкая, к корням слов добавляются префиксы и суффиксы, так создаются новые слова с понятными и предсказуемыми значениями. Например, прилагательное «чистый» на бахаса будет bersih, глагол «чистить» – membersihkan, существительное «чистота» – kebersihan, а существительное «чистка» – pembersihan.