Джаред Даймонд - Кризис

Когда Япония объявила войну США в декабре 1941 года и начала экспансию на тихоокеанские острова и Юго-Восточную Азию, она быстро завоевала Голландскую Ост-Индию. Нефтяные месторождения голландского Борнео, наряду с малайским каучуком и оловом, являлись основным поводом для агрессии – возможно, ключевым, поскольку Японии отчаянно не хватало нефти, страна зависела от американского экспорта, а последний прекратился по решению президента США Рузвельта, который так наказал Японию за войну против Китая и за оккупацию французского Индокитая. Нефтяные месторождения Борнео оказались ближайшим источником сырой нефти для японцев.

Первоначально командиры японских частей, что захватили Голландскую Ост-Индию, утверждали, что индонезийцы и японцы являются «азиатскими братьями» в общей борьбе за новый антиколониальный порядок. Индонезийские националисты поначалу действительно поддерживали японцев и помогли тем изгнать голландцев. Но японцы в основном стремились добывать сырье (прежде всего нефть и каучук), а потому репрессии в бывшей Голландской Ост-Индии стали еще более жестокими, чем при голландцах. Когда война стала складываться не в пользу японцев, они в сентябре 1944 года пообещали Индонезии независимость – правда, не назвали дату. Когда Япония капитулировала 15 августа 1945 года, ровно через два дня индонезийцы провозгласили независимость, на следующий день ратифицировали конституцию и стали созывать местные ополчения. Но вскоре они осознали, что поражение голландцев от японцев, посулы независимости японцев и поражение японцев от США и союзников Америки вовсе не гарантирует Индонезии независимость. В сентябре 1945 года на островах высадились британские и австралийские войска, которые заменили японские части, а затем прибыли голландцы, твердо настроенные вернуть себе утраченные владения. Вспыхнуло противостояние – британские и голландские войска против индонезийцев.

Голландцы, памятуя об этническом разнообразии и громадной территориальной протяженности Индонезии, а также, вероятно, руководствуясь принципом «разделяй и властвуй», выдвинули и всячески распространяли идею федеративного устройства. Они учредили отдельные федеральные «штаты» там, где сумели повторно закрепиться. Напротив, местные националисты-революционеры жаждали республиканского правительства, которому станет подчиняться вся бывшая Голландская Ост-Индия. По предварительному соглашению от ноября 1946 года голландцы признавали полномочия Индонезийской республики – но только на Яве и Суматре. Впрочем, к июлю 1947 года голландцы утратили терпение и предприняли, как они сами выражались, «полицейскую акцию» с целью уничтожения республики. После прекращения огня, другой голландской «полицейской акции» и давления со стороны ООН и США голландцы уступили и согласились передать республике все права на управление. Окончательный переход состоялся в декабре 1949 года, но он предусматривал два важных ограничения, которые разъярили индонезийцев и на отмену которых ушло 12 лет. Одно ограничение гласило, что Нидерланды сохраняют за собой голландскую (западную) половину острова Новая Гвинея; там продолжала действовать голландская администрация – на том основании, что Новая Гвинея политически развита гораздо хуже, нежели остальные области Голландской Ост-Индии: мол, она совершенно не готова к независимости, а большинство новогвинейцев вдобавок этнически отличается от большинства индонезийцев настолько, насколько обе группы отличаются от европейцев. Второе ограничение позволяло голландским компаниям, той же «Шелл ойл», сохранить право собственности на индонезийские природные ресурсы.

Голландские стремления вернуть себе власть над Индонезией в 1945–1949 годах сопровождались жестокими методами убеждения и принуждения, о которых мои индонезийские коллеги и 30 лет спустя рассказывали мне с глубокой горечью; наглядным подтверждением тому служили, кстати, и картины по индонезийской истории в вестибюле моего отеля в 1979 году. (Например, на одной из этих картин два голландских солдата насиловали индонезийскую женщину.) Одновременно не менее жестокие методы применялись одними индонезийцами против других индонезийцев, поскольку в самой Индонезии существовало активное сопротивление республике: для многих восточных индонезийцев и жителей Суматры это был залог господства яванцев. Опять-таки, от своих индонезийских знакомых, не связанных «узами крови» с Явой, я в 1980-х годах слышал много нелестного, причем нередко высказывалось и желание отделиться от Индонезии политически. Кроме того, против республики выступали индонезийские коммунисты, и в 1948 году даже вспыхнуло восстание, безжалостно подавленное республиканской армией: погибло как минимум 8000 индонезийских коммунистов, и это было как бы предвестие тех многочисленных жертв, которыми ознаменовался провал переворота 1965 года.

Новое государство столкнулось с серьезными вызовами, унаследованными от колониальной эпохи, а некоторые из них дополнительно усугубились. Как бывшая колония, долгое время подвластная Нидерландам и служившая их благу, независимая Индонезия начала свое существование со значительным экономическим отставанием. Рост населения (почти 3 % ежегодно в течение 1960-х годов) продолжал оказывать ощутимое давление на независимую экономику, как это было и в голландские времена. Многим индонезийцам по-прежнему недоставало ощущения общенациональной идентичности, они по-прежнему считали себя в первую очередь яванцами, молуккцами, суматранцами или представителями других региональных групп, а вовсе не индонезийцами. Индонезийский язык, который постепенно сделался основой индонезийского единства, еще не получил широкого распространения; население островов говорило на 700 местных языках и наречиях. Те, кто считали себя индонезийцами, расходились во мнения относительно будущего Индонезии. Ряд руководителей индонезийских мусульман хотел, чтобы Индонезия стала исламским государством. Коммунистическая партия Индонезии объявила своей целью создание коммунистического государства. Немалая часть индонезийцев, проживавших не на острове Ява, желала существенной региональной автономии или даже обособления от центра; эти недовольные устраивали региональные восстания, которые республиканские вооруженные силы рано или поздно подавляли.

Сама армия очутилась в фокусе, так сказать, раскола и в центре споров о ее роли. Должны ли военные подчиняться, как в других демократиях, гражданским политикам, в отношении которых индонезийские офицеры испытывали все больше сомнений и подозрений? Или армия должна стать более автономной и проводить собственную политику управления Индонезией? Военные считали себя спасителями революции, оплотом национальной идентичности и требовали гарантированное число мест в парламенте. Гражданское правительство, с другой стороны, стремилось сэкономить средства за счет ликвидации «лишних» воинских частей, уменьшения размеров офицерского корпуса и «вычеркивания» военных из армейских списков и из ведомостей получателей заработной платы от государства. Существовали также внутренние разногласия между видами вооруженных сил, прежде всего между ВВС и прочими видами войск. Существовали разногласия между командирами, в особенности между революционными региональными командирами и консерваторами из числа главнокомандующих. Военачальники вымогали средства на свое содержание у простых индонезийцев и у местных компаний, не брезговали контрабандой, облагали поборами владение радио и пользование электричеством – словом, все увереннее устанавливали контроль над региональной экономикой, тем самым институционализируя коррупцию, которая по сей день остается одной из важнейших нерешенных проблем Индонезии.