Джаред Даймонд - Кризис

Сухарто заменил руководящий принцип Сукарно («управляемая демократия») на так называемый «новый порядок», подразумевая якобы возвращение к индонезийской конституции 1945 года и пяти принципам Панчасила. Сухарто утверждал, что избавится от «скверных веяний» индонезийских политических партий, которые совершенно бесполезны. Он считал индонезийский народ недисциплинированным, невежественным, подверженным опасным идеям и не готовым к демократии. В своей автобиографии он писал: «При демократии Панчасила нет места для оппозиции западного образца. В царстве Панчасила мы признаем musyawarah [обдумывание] во имя достижения mufakat [общего согласия] людей… Мы отвергаем оппозицию, принятую на Западе. Здесь мы не признаем оппозицию с опорой на конфликт, оппозицию, которая просто пытается быть другой… Демократия должна предусматривать дисциплину и ответственность, потому что без них она означает только путаницу».

Эти убеждения Сухарто – что есть всего один жизненный путь и что споров быть не должно – охватывали многие области индонезийской жизни. Допускалась лишь одна приемлемая идеология, Панчасила, которую государственным служащим и военным полагалось изучать в рамках государственной программы воспитания. Конечно, всякие забастовки запрещались: они противоречили Панчасила. Единственной приемлемой этнической идентичностью считалась индонезийская, поэтому китайцам запретили пользоваться китайской письменностью и носить китайские имена. Национальное политическое единство не оставляло никакой автономии для Ачеха, Восточного Тимора, Индонезийской Новой Гвинеи и других «особых» регионов. В идеале Сухарто предпочел бы всего одну политическую партию, но парламентские выборы с конкуренцией нескольких партий были необходимы для легитимации правительства Индонезии на международной арене. Впрочем, проправительственная «функциональная группа» под названием «Голкар» неизменно побеждала на выборах, набирая до 70 % голосов, тогда как все прочие политические партии были объединены в двух других функциональных группах, исламской и неисламской, и всегда проигрывали. Таким образом, Индонезия при Сухарто стала военизированным государством, как и в последнее десятилетие голландского колониального управления – с той разницей, что государством теперь управляли индонезийцы, а не иностранцы.

Историческая экспозиция в вестибюле индонезийского отеля, увиденная мною в 1979 году, отражала точку зрения Сухарто на провальный переворот 1965 года как на коммунистический заговор, своего рода определяющий момент современной индонезийской истории. У огромного монумента Панчасила, возведенного в 1969 году в память о гибели семи генералов (см. источник 5.5), почитаемых как «семь героев революции», проходила торжественная церемония отдания памяти и повторного посвящения – причем она до сих пор проводится каждый год. Барельеф на памятнике и расположенный по соседству музей измены PKI отражают историю постколониальной Индонезии как череду предательских действий коммунистов, кульминацией каковых стала попытка государственного переворота 1965 года. Ежегодно 30 сентября все индонезийские телеканалы должны показывать (а все индонезийские школьники – смотреть) мрачный часовой фильм, снятый по заказу правительства о пленении и гибели семи генералов. Разумеется, в фильме не упоминалось об убийстве в отместку полумиллиона индонезийцев. Только на десяток лет позже, в том году (1979), когда я начал работать в Индонезии, большинство политических заключенных наконец освободили из тюрем.

Парламент Индонезии переизбирал Сухарто президентом один пятилетний срок за другим. Спустя почти 33 года, сразу после того, как его провозгласили президентом на седьмой пятилетний срок, правящий режим рухнул – быстро и неожиданно, в мае 1998 года, чему причиной послужила совокупность факторов. Азиатский финансовый кризис уронил стоимость индонезийской валюты на 80 % и спровоцировал беспорядки. Сам Сухарто в свои 77 лет утратил связь с реальностью, лишился былых политических умений и был потрясен смертью в 1996 году жены, которая была для него ближайшим партнером и, как говорится, якорем. Общество все громче возмущалось коррупцией и неправедным богатством президентской семьи. Собственные успехи Сухарто породили современное индустриальное индонезийское общество, граждане которого больше не соглашались на упорное стремление президента управлять всем и вся. Индонезийская армия, похоже, пришла к выводу (как и чилийские военные после протестного голосования 1998 года), что она не в состоянии остановить волну протестов и что Сухарто, подобно Пиночету, должен уйти в отставку, пока ситуация еще под контролем.

В 1999 году, через год после падения Сухарто, Индонезия провела первые относительно свободные выборы более чем за 40 лет. С того времени в стране состоялся целый ряд выборов, и явка избирателей здесь выше, чем в США: обычно это от 70 % до 90 %, тогда как в США явка едва достигает 60 % даже на президентских выборах. В 2014 году последние президентские выборы в Индонезии выиграл гражданский политик, бывший мэр Джакарты Джоко Видодо, победивший армейского генерала. Коррупция уменьшилась, порой за нее даже наказывают.

Давайте подведем итоги правления режима Сухарто и последствий кризиса, спровоцированного провалом попытки переворота 1965 года и успешными контрмерами. Дурное бросается в глаза. Хуже всего массовые убийства полумиллиона индонезийцев и тюремное заключение для ста тысяч человек минимум на десятилетие. Общая коррупция опустила темпы экономического развития Индонезии ниже уровня, на котором страна могла бы процветать, если бы столько денег не шло в карманы военных, управляющих собственным параллельным правительством и параллельным бюджетом. Этому примеру коррупции охотно следовало все индонезийское общество (даже, напомню, сотрудники авиакомпаний). Вера Сухарто в то, что его подданные не способны управлять собой, на несколько десятилетий отложила возможность установления в Индонезии подлинной демократии.

Из событий 1965 года индонезийские вооруженные силы извлекли тот урок, что успеха возможно добиться насилием и убийствами, а не посредством мирного решения проблем, которое не приносит удовлетворения. Эта политика кровавых репрессий обошлась Индонезии очень дорого на Новой Гвинее, на Суматре и особенно на восточном индонезийском острове Тимор, который разделен политически между португальской колонией на востоке и индонезийской территорией на западе. Когда Португалия лишилась последних колоний в 1974 году, географическая логика подсказывала, что Восточный Тимор станет новой провинцией Индонезии, где столько областей с разными культурами, языками и историями. Конечно, можно возразить, что национальные границы не формируются исключительно географической логикой, ведь иначе Канада была бы частью США, а Дания объединилась бы с Германией. Но Восточный Тимор не сравнить с Канадой или Данией: это всего-навсего восточная половина одного маленького острова в длинной цепи из множества островов, причем все остальные целиком принадлежат Индонезии. Выкажи индонезийские правительство и армия хотя бы минимум такта, наверняка удалось бы договориться о вхождении Восточного Тимора в состав страны с некоторой автономией. Вместо этого индонезийская армия вторглась на остров и аннексировала Восточный Тимор. Под международным давлением и к ужасу индонезийских военных чинов президент Индонезии Хабиби, который сменил Сухарто, объявил референдум о независимости Восточного Тимора в августе 1999 года. Население, конечно, проголосовало за независимость. Потому индонезийская армия стала поощрять местных проиндонезийских партизан к новым убийствам, значительную часть населения принудительно эвакуировали в индонезийский Западный Тимор, а большинство сооружений на восточной половине острова сожгли. Правда, международные силы быстро навели порядок, и Восточный Тимор в конечном счете провозгласил независимое государство Тимор-Лешти. Жертвами конфликта стала почти четверть местного населения, а уцелевшие ныне считаются беднейшим малым государством Азии, поскольку их доход на душу населения в шесть раз ниже, чем в Индонезии. Для самих индонезийцев издержки заключались в том, что теперь Тимор сделался отдельной страной с суверенитетом над потенциально богатым нефтью морским дном, а его доходы не будут пополнять бюджет Индонезии.