Джаред Даймонд - Кризис

Добавлю, пожалуй, личный опыт выборочных изменений, случившихся в Индонезии. Я проработал в стране 17 лет в эпоху Сухарто (1979–1996), не возвращался до 2012 года (14 лет после падения Сухарто), зато продолжаю бывать в Индонезии с тех пор. По возвращении меня ожидало множество сюрпризов.

Первый сюрприз был связан с авиаперелетом. В 1980-х и 1990-х годах коммерческие авиалинии Индонезии нередко пренебрегали безопасностью и комфортом пассажиров. У меня исправно вымогали взятки и требовали плату в карман за сверхнормативный багаж, а на одном рейсе в салон поставили большие бочки с топливом, причем бортпроводник остался стоять, а пристяжные ремни и мешки для тех, кого укачивает (и кого действительно укачивало), попросту отсутствовали. На борту большого пассажирского самолета, что летел в столицу провинции Джаяпура, пилот и второй пилот настолько увлеклись общением со стюардессами сквозь распахнутую дверь кабины, что не заметили приближения к взлетно-посадочной полосе на слишком большой высоте; они спохватились и попытались исправить это упущение, бросив машину в крутое пике, и им пришлось сильно тормозить при посадке, в результате чего самолет остановился всего в 20 футах от края рулежной дорожки. Но к 2012 году ведущая авиакомпания Индонезии «Гаруда» была признана одним из лучших региональных перевозчиков мира. Каждый раз с 2012 года меня при регистрации на рейс сажали со сверхнормативным багажом и просили оплатить перевес кредитной картой именно авиакомпании, выдавая взамен квитанцию. До 1996 года с меня регулярно требовали взятку, а после 2012 года ни разу даже не намекнули.

В прибрежных водах Индонезии в 2012 году я заметил военного вида корабль неподалеку и спросил, что это такое. К моему изумлению, это был правительственный патрульный катер, ведущий поиск браконьерских лодок. До 1996 года я бы воспринял фразу «индонезийский правительственный патрульный катер» как оксюморон, нечто вроде выражения «гигантская креветка». Я привык к тому, что индонезийские военные промышляют контрабандой, а не ходят в патрулирование.

Когда я высадился на побережье индонезийской Новой Гвинеи в 2014 году, меня поразило обилие больших и разноцветных птиц, которые прежде были главными целями нелегальной охоты; теперь они привольно резвились рядом и даже в прибрежных деревнях – речь о фруктовых голубях, птицах-носорогах, пальмовых какаду и райских птицах. Ранее их стреляли и ловили в силки возле деревень, так что на воле они встречались только далеко от жилья.

По возвращении в индонезийскую Новую Гвинею мои индонезийские друзья поведали мне то, что звучало очень похоже на рассказы местных жителей в 1980-х и 1990-х годах. В этой деревне Новой Гвинеи индонезийский полицейский недавно застрелил четырех новозеландцев; в этом районе администратор изрядно проворовался. Ничего хорошего, конечно, но чему удивляться? Однако различие состояло в том, что и полицейский, и администратор предстали перед судом и отправились в тюрьму. Раньше бы ничего подобного не случилось.

Признаки прогресса налицо, но не нужно преувеличивать достижения страны. Многие былые проблемы Индонезии не решены в той или иной степени. По рассказам местных, взяточничество до сих пор распространено широко, пусть я сам больше с ним не сталкивался. Мои индонезийские друзья до сих пор не говорят о массовых убийствах 1965 года: молодые тогда еще не родились, а старшие, которым выпало воочию увидеть 1965 год, по-прежнему молчат, хотя американские коллеги говорили, что им доводилось встречать многих индонезийцев с нездоровой страстью к убийствам. Присутствует и страх перед вмешательством армии в индонезийскую демократию. Когда гражданский политик победил генерала на выборах 2014 года, страна тревожно выжидала несколько месяцев, прежде чем стало ясно, что генералу не удастся опротестовать результаты голосования. В 2013 году выстрел из ружья с земли расколол лобовое стекло вертолета, который я зафрахтовал, в воздухе над индонезийской Новой Гвинеей; можно только гадать, кто стрелял – местные партизаны, все еще ведущие борьбу за независимость, или индонезийские военные, которые притворяются партизанами, чтобы оправдать репрессии.

Последнее личное наблюдение требует развернутого пояснения. Среди государств, обсуждаемых в этой книге, Индонезия обладает самой короткой национальной историей в сочетании с величайшим лингвистическим разнообразием, а потому изначально имелся немалый шанс на то, что она распадется на множество мелких стран. Бывшая голландская колония Ост-Индия могла образовать совокупность отдельных национальных государств, как произошло с бывшей французской колонией Индокитай, на месте которой возникли Вьетнам, Камбоджа и Лаос. Такое развитие событий очевидно предусматривалось голландцами, которые пытались создать отдельные федеральные земли на территории колонии в конце 1940-х годов, дабы помешать рождению единой Индонезии.

Но Индонезия не распалась. Ее построили, что называется, с нуля, и удивительно быстро она обрела национальную идентичность. Это чувство отчасти выросло спонтанно, а отчасти укреплялось осознанной политикой правительства. Одной из опор этого чувства является гордость за революцию 1945–1949 годов и за свержение голландского правления. Спонтанное чувство гордости усугубляется тем, что государство воспроизводит и тиражирует историю тех лет, пропагандирует героическую борьбу за национальную независимость – так в американских школах пересказывают историю нашей собственной революции всем американским школьникам. Индонезийцы гордятся территориальной протяженностью своей страны, о которой говорится даже в народной песне: «Dari Sabang sampai Merauke» – от Сабанга до Мерауке, западной и восточной оконечностей Индонезии, расстояние составляет 3400 миль. Еще одна опора национальной идентичности – это быстрое принятие легко усваиваемого и удивительно гибкого индонезийского языка бахаса, сосуществующего с 700 местными языками и наречиями.

Лелея эти опоры национальной идентичности, правительство Индонезии старается укреплять единство через утверждение пяти принципов Панчасила и через церемонии наподобие поминовения семи погибших генералов в Джакарте. Но, хотя перебывал во многих индонезийских отелях с возвращения в Индонезию в 2012 году, я больше не видел такого живописного вестибюля с картинами, повествующими о «коммунистическом перевороте», как было в 1979 году. Индонезийцы ныне уверены в своей национальной идентичности настолько, что им больше не требуется придумывать якобы «коммунистический» переворот, чтобы ее подчеркнуть. Для меня как гостя Индонезии это углубленное ощущение национальной идентичности стало одним из самых поразительных доказательств перемен.