Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Даже противники Вильсона, даже интернационалисты и коммунисты — все перестали доверять иностранцам. Сначала в США вообще было две коммунистические партии: одна — для урожденных американцев, а другая на 90 % состояла из иммигрантов [212] Robert Murray, Red Scare: A Study in National Hysteria (1955), 16, 51–53. .

Судья Лернед Хэнд, один из ближайших друзей Саймона Флекснера, позже замечал: «Наше общество уже находится в процессе раскола, когда каждый человек начинает смотреть на соседа как на возможного врага, когда несогласие с общепринятыми воззрениями, политическими или религиозными, становится признаком недовольства, когда донос без подробностей и обоснования занимает место доказательства, когда правоверность душит свободу высказывать несогласие» [213] Речь Лернеда Хэнда, 27 января 1952 г., цит. по: www.conservativeforum.org/authquot.asp?ID915 . .

Но на деле американское общество было далеко от раскола. Напротив, налицо была его кристаллизация: ни раньше, ни, пожалуй, потом американцы не направляли свое внимание, свои силы на одну цель так единодушно.

Жесткая линия Вильсона обещала несогласным тюрьму. Кроме того, федеральные власти взяли под контроль многие аспекты жизни страны. Совет по военной промышленности распределял сырье по предприятиям, гарантировал прибыль, контролировал производство военной продукции и цены на нее, а также (совместно с Национальным военно-трудовым советом) устанавливал зарплаты. Железнодорожное управление, по сути, национализировало американские железные дороги. Топливное управление контролировало распределение топлива (для экономии были установлены ограничения на освещение и потребление электроэнергии). Продовольственное управление под руководством Герберта Гувера надзирало за сельскохозяйственным производством, следило за ценообразованием и распределением продукции. Словом, власти наступили Америке на горло, заставив всех слышать только голос государства, пригрозив несогласным тюрьмой и прикрикнув на всех остальных.

Незадолго до войны будущий знаменитый полководец Дуглас Макартур, тогда еще майор, написал пространное предложение по введению тотальной цензуры в случае, если страна начнет военные действия. Видный журналист Артур Буллард, близкий приятель Эдварда Хауза (его прозвище было Полковник, хотя никакого отношения к армии он не имел), доверенного лица Вильсона, предлагал другой подход. Конгресс отклонил законопроект о введении цензуры и решил этот вопрос в пользу Булларда.

Буллард писал из Европы о войне для изданий Outlook, Century и Harper's Weekly . Он указывал, что Британия ввела цензуру печати и тем самым ввела в заблуждение британский народ, подорвав доверие к правительству и отбив у людей желание поддерживать войну. Буллард призывал опираться исключительно на факты. При этом он не был большим поборником правды как таковой — просто правда была эффективнее: «Правда и ложь — это произвольные понятия… Нет доводов в пользу того, что первое всегда предпочтительнее второго… Существует безжизненная правда и жизнеутверждающая ложь… Сила идеи — в ее способности воодушевлять, и неважно, истинная это идея или ложная» [214] Vaughn, Holding Fast the Inner Lines, 3. .

Затем, вероятно по требованию палаты представителей, писатель и журналист Уолтер Липпман направил Вильсону служебную записку по поводу создания бюро пропаганды. Записка датирована 12 апреля 1917 г. — за неделю до этого Америка объявила войну Германии. Одна из примет Эпохи прогресса, эпохи появления специалистов в самых разнообразных областях, — убежденность, что элита лучше знает, как надо. Неудивительно, что Липпман позже называл общество «слишком сложным и изменяющимся образованием», чтобы средний человек мог в нем разобраться, поскольку «большинство людей по своему умственному развитию находятся на уровне младенцев или варваров» [215] Липпман У. Общественное мнение. — М.: Институт Фонда «Общественное мнение», 2004. . Но, по словам Липпмана, как показывает опыт, «самоопределение является лишь одним из многих интересов человеческой личности». Липпман настаивал на том, чтобы самоуправление подчинялось «порядку», «правам» и «процветанию».

На следующий день после получения записки Вильсон издал президентский указ за номером 2594, которым учредил Комитет общественной информации и назначил его главой Джорджа Крила.

Крил был страстным человеком, мощным, красивым и несколько эксцентричным (спустя много лет после войны, уже будучи в годах, он однажды залез на люстру в банкетном зале и принялся на ней раскачиваться [216] Беседа с Бетти Картер, апрель 1997 г. ). Он твердо решил превратить общество в «единую раскаленную добела массу… спаянную братством, самоотверженностью, мужеством и беспримерной решимостью» [217] Vaughn, Holding Fast the Inner Lines, 3. .

С этой целью Крил взял под контроль военные информационные бюллетени и фронтовые очерки: они печатались в газетах тысячами и, как правило, почти не редактировались. Теперь же была введена «добровольная» цензура. Редакторы не пропускали ничего, что, как они считали, могло подорвать боевой дух общества. А еще Крил организовал специальное подразделение так называемых «четырехминутчиков». Его численность в какой-то момент превышала 100 тысяч человек. «Четырехминутчики» произносили краткие пропагандистские речи (продолжительностью четыре минуты) на собраниях, перед началом киносеансов, водевилей и прочих развлечений. Рэндольф Борн с грустью замечал: «Вся эта интеллектуальная „сплоченность“, основанная на стадном инстинкте, которая за границей видится сущей истерикой и подхалимажем, подается нам как нечто весьма рациональное» [218] Bourne, «War and the Intellectuals», 133. .

Крил начал с намерения сообщать только факты, пусть и тщательно отобранные, и вести «позитивную» кампанию, избегая пользоваться страхом как орудием. Но очень скоро все изменилось. Новое отношение к пропаганде отразилось в декларации, опубликованной одним из писателей ведомства Крила: «На нашем знамени поверх пресловутой Истины начертан благороднейший из всех девизов — „Мы служим!“» [219] Vaughn, Holding Fast the Inner Lines, 141. . Они служили делу. На одном рекламном плакате займа Свободы так и было написано: «Я — Общественное Мнение. Меня все боятся! Если у вас есть деньги, но вы не покупаете облигации, я живо вас уничтожу!» [220] Там же, с. 169. А вот другой плакат Комитета общественной информации: «Вы не знакомы с этим поклонником кайзера? Его можно встретить в вестибюле отеля, в курительной комнате, в клубах, учреждениях и даже в собственном доме. Это самый опасный сплетник. Он повторяет все слухи, всю клевету и ложь об участии нашей страны в войне. Он очень убедителен… Людям это нравится… эти тщеславные и любопытные изменники помогают немецким пропагандистам сеять семена раздора…»