Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Критики Вильсона, захлебываясь от ярости, обвиняли его в трусости и малодушии. В своем знаменитом эссе пацифист и социалист Рэндольф Борн, который позднее умер от гриппа, с грустью констатировал: «Сочувственное отношение к войне начиналось постепенно, но неуклонно — выступлениями ее поборников, в большинстве своем влиятельных людей из деловых кругов. Но затем это сочувствие одну за другой стало захватывать и группы интеллектуалов. Не без участия [Теодора] Рузвельта ропот превратился в монотонный гул, а затем в слаженный хор — настолько мощный, что не поддерживать его сначала было просто неприлично, а затем и вообще непристойно. И понемногу в стране зазвучали напыщенные грозные тирады в адрес Германии» [193] Randolph Bourne, «The War and the Intellectuals», The Seven Arts (June 1917), 133–46. .

Через три недели после обнародования депеши и после того, как президентский кабинет единодушно высказался за военные действия, 2 апреля 1917 г. Вильсон наконец запросил согласие конгресса на вступление США в войну. Два дня спустя он объяснял своему другу: «Я считал необходимым действовать медленно и постепенно, всеми силами избегая войны, чтобы привести страну к единомыслию».

Вот так Соединенные Штаты вступили в войну — преисполнившись ощущения своей бескорыстной и самоотверженной миссии, веря в возможность покрыть себя славой и несколько дистанцируясь от развращенного Старого Света. США вступили в войну на стороне Британии, Франции, Италии и России — не как союзник, а как «присоединившаяся держава».

Тот, кто думал, будто Вильсон, который очень неохотно согласился на вступление США в войну, не станет активно ее вести, плохо знал своего президента. Он был одним из тех редких людей, у которых вера в собственную праведность доходила едва ли не до умопомешательства.

Вильсон и в самом деле верил, что его воля и дух направлялись не только волей и духом народа, но и самим Господом. Он говорил о «сочувственной связи», которая, как он был уверен, соединяла его с каждым американским гражданином, и добавлял: «Я уверен, что моя душа говорит то же, что хочет сказать душа народа [194] Arthur Walworth, Woodrow Wilson, v. 2 (1965), 63. … Я не стану кричать — „Мир, мир!“ — до тех пор, пока на свете существует грех и несправедливость [195] Walworth, Woodrow Wilson, v. 1, 344. … Америка рождена для того, чтобы явить образец преданности правде, следующей из Священного Писания».

Вероятно, он был единственным американским президентом, который так убежденно придерживался своей веры, не допуская ни малейших сомнений. В этом он больше походил на крестоносца, чем на политика.

Для Вильсона эта война действительно была крестовым походом — и он собирался вести тотальную войну. Вероятно, зная себя даже лучше, чем свою страну, он предвещал: «Стоит повести наш народ на войну — и он забудет, что некогда существовала терпимость. Чтобы воевать, нужно быть жестоким и беспощадным, дух беспощадной жестокости проникнет в самый характер нашей национальной жизни, заразит конгресс, суды, полицейских на посту, людей на улице» [196] Walworth, Woodrow Wilson, v. 2, 97. .

Америка так сильно прониклась духом своего верховного главнокомандующего, как не случалось с ней ни прежде, ни потом: ни во время Гражданской войны, когда было приостановлено действие habeas corpus (по сути — презумпции незаконности задержания), ни во время Корейской и даже Второй мировой войны, ни во времена маккартизма. Вильсон превратил страну в оружие, в пороховой заряд.

Но у этого был и побочный эффект — страна превратилась в огниво для эпидемии: достаточно было чиркнуть кресалом по кремню, и трут вспыхнет.

Вильсон объявил: «Для войны мы должны готовить и обучать не армию, а всю страну, весь народ» [197] Stephen Vaughn, Holding Fast the Inner Lines: Democracy, Nationalism, and the Committee on Public Information (1980), 3. .

И он готовил страну, стиснув ее железной рукой — но без бархатной перчатки. У него имелись законные основания для озабоченности, ему было чем оправдать жесткую линию.

Америка — и это было никак не связано с войной — представляла собой громыхающее, хаотичное нагромождение непрерывных перемен и сдвигов: менялась сама ее внутренняя природа и идентичность. В 1870 г. в Соединенных Штатах было всего 40 миллионов населения. Из них 72 % жили в маленьких городках и на фермах. К моменту вступления Америки в войну количество жителей страны выросло приблизительно до 105 миллионов человек. В США хлынул поток иммигрантов, в основном из стран Восточной и Южной Европы, — 15 миллионов за 15 лет (1900–1915). Они говорили на других языках, часто были более смуглыми и темноволосыми. Первая послевоенная перепись населения впервые выявила преобладание городского населения над сельским.

Одной из крупнейших этнических групп в стране были граждане США немецкого происхождения — американские немцы, и немецкоязычные газеты (а их хватало) не скрывали своих симпатий к Германии. Будут ли американские немцы воевать против Германии? На Пасху 1916 г. Ирландская республиканская армия подняла восстание против британского правления. Будут ли американские ирландцы помогать Британии? На Среднем Западе США преобладали изоляционистские настроения. Пошлют ли эти штаты солдат в Европу, когда на США никто не нападает? Популисты яростно агитировали против войны, и даже государственный секретарь при Вильсоне, Уильям Дженнингс Брайан, который трижды выдвигался кандидатом в президенты от Демократической партии, подал в отставку еще в 1915 г., посчитав, что Вильсон слишком агрессивно отреагировал на гибель «Лузитании». На промышленных предприятиях, в шахтерских поселках Скалистых гор и Северо-Запада были сильны позиции социалистов и радикальных профсоюзов. Пойдут ли эти люди защищать капитализм, даже если будут призваны в армию?

Жесткая линия была призвана запугать тех, кто выступал против войны, и сломить — или раздавить — тех, кто в итоге откажется ее поддерживать. Перед самым вступлением в войну Вильсон предупреждал конгресс: «Должен со стыдом признать, что в Соединенных Штатах есть граждане… которые впрыскивают яд измены во все артерии жизни нашей страны… Следует искоренить эти порождения страсти, предательства и анархии» [198] David Kennedy, Over Here: The First World War and American Society (1980), 24. .

Так Вильсон и собирался поступить.

Огонь его убежденности охватил практически все в стране, даже моду: чтобы экономить ткань как военную продукцию — во время войны все было «военной продукцией», — модельеры сужали лацканы и уменьшали, а то и вовсе убирали карманы. Яростная страсть Вильсона была видна во всех действиях американских властей. Во время Гражданской войны Линкольн отменил действие habeas corpus , отправив в тюрьмы без суда сотни людей. Но тогда была реальная угроза вооруженного мятежа. Тем не менее Линкольн оставил без внимания жесточайшую критику в свой адрес. Вильсон считал, что это была недоработка Линкольна. Своему кузену он говорил: «Слава богу, что был Авраам Линкольн. Я не повторю его ошибок» [199] Walworth, Woodrow Wilson, v. 2, 101. .