Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Выводы — весьма сложное дело: ведь отрицательный результат еще не означает, что гипотеза неверна. То же самое можно сказать о десяти отрицательных результатах и о ста. Эрлих считал, что «волшебная пуля» существует, химические соединения способны излечивать болезни. Рассуждая таким образом, он решил испытать некоторые химические соединения при определенных инфекциях. Всего Эрлих испытал более 900 соединений. Каждый эксперимент начинался с надежды. Каждый эксперимент выполнялся невероятно тщательно. И каждый эксперимент заканчивался провалом. И вот Эрлиху наконец удалось найти соединение, которое сработало. Этот результат не просто привел к появлению первого лекарства, способного вылечить инфекцию, — этот результат подтвердил правильность выводов Эрлиха, и в итоге тысячи ученых вступили вслед за ним на путь дальнейших поисков.

Откуда мы знаем, что открыли истину? Находясь на передовой исследования, мы не можем этого знать, мы можем только перебирать варианты.

Томас Гексли советовал: «Разумеется, есть время слушать чужие наставления, но есть время и выбирать свой путь, невзирая на опасности» [516] Цит. по: Wade Oliver, The Man Who Lived for Tomorrow: A Biography of William Hallock Park, M. D., (1941), 218. .

Томас Риверс, молодой ученый из «Хопкинса», был членом армейской комиссии по пневмонии. Позднее — всего через несколько лет — он обнаружит разницу между бактериями и вирусами, станет одним из самых авторитетных в мире вирусологов и сменит Коула на посту главы госпиталя Рокфеллеровского института. Объясняя, как трудно определить, верны ли выводы, он привел в пример двух своих коллег из Рокфеллеровского института — Альберта Сейбина и Питера Олицки, которые «доказали, что вирус полиомиелита растет только в нервной ткани». По словам Риверса, «это была изящная работа, абсолютно убедительная. Все в нее поверили» [517] Saul Benison, Tom Rivers: Reflections on a Life in Medicine and Science, An Oral History Memoi r (1967), 237–40, 298. .

Да, поверили все, за исключением Джона Эндерса. Сейбин и Олицки так долго возились с вирусом в лаборатории, что он успел мутировать. Этот вирус-мутант действительно рос только в нервной ткани. Эндерс получил Нобелевскую премию за выращивание вируса полиомиелита на других тканях: именно его открытия в итоге привели к созданию вакцины от полиомиелита. Та досадная ошибка едва не погубила карьеру Сейбина, но он продолжал упорно работать и в конце концов создал лучшую вакцину от полиомиелита. Олицки тоже немало преуспел в науке. Но если бы Эндерс с его интуицией оказался неправ, то его собственная карьера могла бы пойти прахом.

Рихард Пфайффер настаивал, что открыл возбудителя гриппа, его этиологическую причину. Пфайффер обладал огромным авторитетом — всего на полголовы ниже Пастера, Коха и Эрлиха. Конечно, его репутацию было не сравнить с репутацией любого довоенного американского ученого. Кто бы бросил ему вызов?

Репутация придавала его открытию огромный вес. Во всем мире многие ученые признавали его правоту, верили в нее. Некоторые принимали это утверждение за аксиому: без Bacillus influenzae гриппом заболеть невозможно. «Мы не обнаружили ни одной палочки гриппа», — писал один европейский ученый. Следовательно, заключил он, «это не грипп» [518] «No influenza bacilli»: A. Montefusco, Riforma Medica 34, no. 28 (July 13, 1918), цит. по: JAMA 71, no. 10, 934. .

Лаборатории всего мира занялись гриппом. Ученик Пастера Эмиль Ру, опередивший своих германских конкурентов в создании дифтерийного антитоксина, руководил работами в Пастеровском институте. В лаборатории Алмрота Райта при госпитале Британских экспедиционных сил практически все сотрудники работали над этой темой, включая и Александра Флеминга, который впоследствии испытывал открытый им пенициллин как раз на бацилле Пфайффера. Везде — в Германии, Италии и даже в раздираемой революцией России — ученые в отчаянии искали решение.

Однако к осени 1918 г. лаборатории уже не могли работать в полную силу. Объем исследований был сокращен, ученые сосредоточились на разработке отравляющих веществ и защиты от них, на профилактике раневых инфекций, на борьбе с заболеваниями, подрывавшими боеспособность войск, — например, с окопной лихорадкой (эта инфекционная болезнь напоминала сыпной тиф, но была неопасной, хотя и выводила из строя больше войск, чем другие болезни). Лабораторные животные были недоступны — армия испытывала на них отравляющие вещества. К тому же в армию призывали лаборантов и молодых ученых.

Пострадали лаборатории и Европы, и Соединенных Штатов, но европейские лаборатории — намного сильнее: в Европе буквально все было в дефиците, не хватало не только людей, но и угля на отопление, средств на чашки Петри… Хотя бы в этом Америка не испытывала недостатка. И если Соединенные Штаты пока еще отставали от Европы по числу ученых, то по качеству исследований американцы уже давно нагнали европейцев. Рокфеллеровский институт уже, пожалуй, стал лучшим научно-исследовательским учреждением в мире: из горстки его сотрудников один уже получил Нобелевскую премию, а еще двоим это было суждено в скором будущем. В самой важной отрасли исследований, в изучении пневмонии, Рокфеллеровский институт обогнал все другие научные учреждения мира. А ведь в Соединенных Штатах были и другие институты, где работали специалисты мирового уровня.

Дело в том, что ученые, которые изо всех сил старались изменить ситуацию в американской науке (Уэлч, Виктор Воган из Мичиганского университета, Чарльз Элиот из Гарварда, Уильям Пеппер из Пенсильванского университета и горстка их коллег), преуспели на этом поприще. Они до неузнаваемости преобразили американскую медицинскую науку. Да, это преображение произошло не так давно, да, американская наука не так давно поравнялась с европейской высотой, но на стороне Америки было преимущество — свежая жизненная сила. Да и сама страна была не так истощена, как Европа. По правде говоря, Америка вообще не была истощена.

Грипп охватил своими щупальцами всю страну, выдавливая из нее жизнь, и практически все серьезные ученые-медики — как и многие простые врачи, считавшие себя причастными к науке, — начали искать оружие против гриппа. Они были полны решимости доказать, что наука действительно может творить чудеса.

Конечно, большинство из них были не настолько гениальны, чтобы с ходу решить задачу или хотя бы существенно продвинуться в ее решении. И все же они пытались. Зачастую это были героические попытки. Они требовали не только способностей к науке, но и самого настоящего мужества. Эти люди ходили среди мертвых и умирающих, они брали мазки из глоток и носовых ходов смертельно больных людей, они контактировали с кровью больных на вскрытиях, они копались во внутренностях трупов, брали образцы тканей и пытались выделить патоген, который стал самым жестоким убийцей за всю историю человечества.