Джон Барри - Испанка. История самой смертоносной пандемии

Определенность придает сил. Уверенность дает точку опоры. Неопределенность порождает слабость. Неуверенность делает человека робким, если не опасливым, а робкие шаги, пусть даже в верном направлении, могут и не привести к цели, если на пути есть серьезные препятствия.

Ученому нужны не только ум и любопытство — еще и страсть, терпение, творчество, самодостаточность и мужество. Мужество не в том, чтобы сделать шаг в неизведанное. Мужество — это признать (и принять) неопределенность. Клод Бернар, великий французский физиолог XIX в., не случайно заметил: «Наука учит сомневаться».

Ученый должен смириться с тем, что все его труды, все его убеждения могут рассыпаться в прах из-за одной-единственной лабораторной находки. Подобно Эйнштейну, который отказывался принять свою собственную теорию до тех пор, пока его догадки не были экспериментально подтверждены, любой ученый должен искать факты, противоречащие его гипотезе. В конечном счете ученому стоит верить только в сам научный поиск. Для того, чтобы смело и решительно двигаться вперед даже в условиях неопределенности, нужна уверенность в себе и своих силах — ведь это куда сложнее, чем простой «шаг в неизведанное».

Каждый настоящий ученый сражается на передовой. Ученый, пусть и не планирующий великое открытие, все равно имеет дело с неизведанным — даже если всего лишь заглянул за границу изведанного. А лучшие ученые пробираются в самую глубь неизведанного мира — они ничего не знают об этих местах, им даже нечем навести порядок там, куда они зашли, нечем расчистить себе путь, чтобы двигаться дальше. Они осторожно и обдуманно исследуют новый мир. Любой шаг может внезапно перенести их в зазеркалье, в мир, которым управляют совершенно иные законы. И если догадка ученого хотя бы отчасти верна, то она служит кристаллом, вокруг которого начинает упорядочиваться хаос; она создает форму и структуру, задает направление. Но любой шаг может привести и к падению в пропасть.

В неизведанном мире ученый должен создавать… все. Это скучная, утомительная работа, и начинается она с выяснения, какие нужны инструменты: их нет, значит, их нужно создать. Лопатой можно копать землю, но невозможно долбить камень. Подойдет ли для этого кирка — или лучше сразу динамит? А вдруг он разнесет все в пыль? И если скала неприступна, а динамит может уничтожить и то, что мы ищем за этой скалой, — нет ли другого способа подобраться к тайне, скрытой за толщей камня? Но вдруг мы видим: из подножия скалы бьет ключ. Не найдем ли мы в воде то, что ищем? Только вот как сделать нужный анализ?

И если ученому будет сопутствовать удача, коллеги-последователи превратят проложенную им тропинку в настоящую дорогу. Этот путь будет прямым и удобным, по нему ученые за считаные минуты смогут попасть в точку, к которой первопроходец пробирался месяцами или годами. В продаже появятся самые совершенные инструменты — как сейчас можно купить лабораторных мышей со всеми необходимыми наследственными признаками.

Не все ученые чувствуют себя комфортно в условиях неопределенности, а из тех, кто готов принять неопределенность, не все обладают достаточными творческими способностями для того, чтобы замыслить и спланировать эксперимент, который высветит проблему, подскажет, где и как надо искать. А некоторым просто не хватает уверенности в себе, и они сдаются. Эксперименты не работают просто так, сами по себе. Эксперименты, даже тщательно продуманные и подготовленные, редко дают желаемые результаты — особенно в начале пути, когда ученый руководствуется лишь догадками. Ученый должен заставить эксперимент работать. Чем меньше известно об исследуемом предмете, тем дольше приходится возиться с экспериментами, чтобы получить ответ.

Так возникает еще один вопрос: как понять, что мы получаем верное знание? Это, в свою очередь, порождает вопросы более практического свойства: как понять, надо ли продолжать экспериментировать? Как узнать, что ты на неверном пути, чтобы вовремя с него свернуть?

Ни один нормальный ученый не будет искать истину, пытаясь что-то выжать из необработанных данных. Но ученый может — и должен — пытаться выжать максимум из эксперимента, чтобы получить новые данные, получить результат, особенно при исследовании совершенно новой области. Ученый может — и должен — искать любые возможности ответить на поставленный вопрос; если мыши, морские свинки и кролики не позволяют получить удовлетворительный ответ, надо экспериментировать на собаках, свиньях, кошках или обезьянах. И если эксперимент дает хотя бы намек на ответ, если ученый видит на графике что-то необычное, то надо планировать следующий эксперимент, чтобы сосредоточиться на этом намеке и создать условия для появления новых. Экспериментировать следует до тех пор, пока значимые изменения графика не позволят установить нужную закономерность, — или до тех пор, пока не станет ясно, что первоначальное отклонение носило случайный характер.

У любых экспериментов есть свои границы. Природа не лжет даже под пытками, она не будет последовательно выдавать воспроизводимый результат, если на самом деле все обстоит не так. Но если переусердствовать с пытками, природа может ввести ученого в заблуждение: она признается, что результат эксперимента — правда. Но правдой это будет только в особых условиях — условиях, созданных ученым в лаборатории. Такая правда — искусственная, это просто лабораторный артефакт.

Ключевое понятие в науке — воспроизводимость . Любой ученый в любой лаборатории должен, повторив тот же эксперимент, получить тот же результат. Такой результат уже надежен настолько, что на него можно опираться в дальнейших рассуждениях и дальнейших экспериментах. Самое тяжкое обвинение в адрес ученого — это «невоспроизводимость» его эксперимента. Этот вердикт ставит под вопрос не только его научную квалификацию, но и этические принципы.

Если же воспроизводимость оказывается следствием насилия над природой, то такая воспроизводимость не слишком полезна. Чтобы быть полезным, результат должен быть не только воспроизводимым, он должен быть… наверное, правильнее всего сказать — растяжимым . Надо добиться, чтобы можно было расширять эксперимент, исследовать его другие возможности, делать его фундаментом для других экспериментов.

Это легко понимаешь, оглядываясь назад. Но как понять, стоит ли проявлять упорство, как определить, когда надо продолжать попытки с тем же экспериментом, когда менять его условия, а когда лучше свернуть с ошибочного пути — или пути, который не приведет к решению при используемой технике исследования?

Как решить, что же делать?

Это вопрос, который решается на основе суждения. Ведь в науке важен не столько интеллект сам по себе, сколько способность выносить суждения, делать выводы. Или, возможно, все дело в везении. Джордж Штернберг не собирался открывать пневмококк — и не собирался открывать, что лейкоциты поглощают бактерии. У него не было такой цели, эти поиски отвлекли бы его от основной задачи — поиска (оказавшегося безуспешным) возбудителя желтой лихорадки. Учитывая его способности, он бы наверняка прославился, сосредоточившись на этих «побочных» задачах, — а так его имя помнят только историки науки.