Питер Акройд - Мятежный век. От Якова I до Славной революции

Неистовый гнев охватил присутствовавших. Заподозрили иностранцев, приближенные выкрикнули: «Француз! Француз!» Другие кричали: «Где негодяй? Где убийца?»

«Это сделал я. Я здесь». Джон Фельтон, держа в руках шпагу, вышел вперед. Его убили бы на месте, но несколько офицеров Бекингема загородили убийцу. Жена и невестка бросились к телу герцога. «Ах, бедняжки, — сообщил королеве Дадли Карлтон, — они так вопили, рыдали и предавались горю, что я никогда в жизни не видел ничего подобного и, надеюсь, больше не увижу».

Известие доставили королю во время молитвы в королевской часовне. Когда ему прошептали на ухо, лицо Карла не отразило никаких эмоций, и он оставался на своем месте, пока не закончил молитву. Затем король поспешил в свои личные апартаменты, закрыл двери и залился слезами. Сообщалось, что Карл обычно говорил о Бекингеме «мой мученик». Другими словами, король считал, что его любимца убили за то, что он выполнял королевские приказы.

На следствии выяснилось, что Джон Фельтон участвовал в злополучной экспедиции на Иль-де-Ре и Бекингем отказал ему в повышении. Оскорбление усугублял тот факт, что Фельтону так и не выплатили жалованья. Когда он спросил герцога, как же ему жить, Бекингем будто бы ответил, что он может повеситься, если не имеет средств к существованию. Фельтон вернулся в Лондон, где размышлял над своими несчастьями. Он читал последние брошюры, в которых обвиняли Бекингема в отравлении предыдущего короля и называли герцога причиной всех бед королевства. За четыре дня до покушения Фельтон купил в магазинчике на Тауэр-Хилл нож длиной 7,5 сантиметра; потом зашел в церковь на Флит-стрит и попросил священника помолиться за «человека с мятущейся душой». Затем Джон Фельтон добрался до Портсмута, преимущественно пешком, и там совершил свой геройский поступок. В тулью шляпы он вшил несколько записок, в одной из которых объявлял себя скорее палачом, чем убийцей: «Он недостоин называться дворянином и солдатом, потому что боится жертвовать жизнью во имя Бога, своего короля и отечества». Джон Фельтон считал себя праведным убийцей подлеца, который нес угрозу Карлу и Англии.

В этом мнении его поддержала практически вся нация. Смерть Бекингема праздновали долго и повсюду. В лондонских тавернах поднимали тосты за здравие Фельтона и передавали из рук в руки поздравительные стихи. Когда его везли через Кингстон в Тауэр, одна старая женщина выкрикнула: «Благослови тебя Господь, маленький Давид!» Когда повозка подъехала к самому Тауэру, там уже собралась большая толпа и приветствовала Фельтона криками: «Помоги тебе Господь! Помилуй тебя Бог!» Карла глубоко оскорбляли такие выражения общественного мнения, и он еще больше укрылся за маской холодной властности.

За день до того, как Фельтона привезли в Тауэр, в Вестминстерском аббатстве состоялись похороны Бекингема, торопливые и, по всей видимости, лишенные какой-либо торжественности. На похоронах присутствовало около ста человек. Однако и эта церемония была не более чем чистым представлением. Тело герцога тайно закопали еще накануне, чтобы избежать враждебных выпадов лондонской толпы против погребения. Поэт и драматург Джеймс Ширли написал герцогу соответствующую эпитафию:

Здесь лежит лучшая и худшая судьба — тот,

Кого любили два короля и ненавидел весь народ [32] Here lies the best and worst of fate, / Two kings’ delight, the people’s hate. .

После должного судебного разбирательства Фельтона казнили в Тайберне. Его тело в цепях выставили в Портсмуте, одетым в ту же одежду, в которой он убил Бекингема.

Теперь король единолично управлял делами страны. Королевские секретари сообщали, что за две недели он сделал больше, чем Бекингем успевал за три месяца. Карл сказал Тайному совету, что отложит открытие парламента до следующего года. Он оставил тех же министров, что работали раньше, но, конечно, доверял им не так безоговорочно, как герцогу Бекингему. Больше у короля не будет любимцев, возможно за исключением Генриетты Марии. У нее после смерти Бекингема сложились значительно более близкие отношения с мужем: вскоре стало ясно, что первоначальные разногласия преодолены, и королевская чета наконец обрела семейное счастье. Поэт и придворный Томас Кэри утверждал, что Карл «всецело отдался любви к своей жене и им больше не угрожает появление нового фаворита». Друг Кэри Уильям Давенант написал тогда один диалог для пьесы под названием «Трагедия Альбовина, короля Ломбардии»:

— Король теперь влюблен.

— В кого?

— В королеву.

— Влюблен в собственную жену?! Да при дворе распространяется инцест [33] ‘The king is now in love’. / ‘With whom?’ / ‘With the queen’. / ‘In love with his own wife! That’s held incest in court’. .

За восстановлением отношений последовало шесть детей.

Бекингем не отплыл к Ла-Рошели, но в начале осени того же года к осажденному городу отправили третью экспедицию. Она оказалась не более успешной, чем две предыдущие. Английский флот не рискнул захватить инициативу, брандеры англичан были потоплены артиллерией французов. Когда англичане в конце концов высадились, им не удалось подавить упорное сопротивление осаждающей стороны. Обещания Карла оказать поддержку единоверцам закончились ничем. В итоге в октябре 1628 года власти города подписали соглашение о капитуляции с французским королем. Крепостные стены города были срыты. Сразу после этих событий Людовик XIII объявил политику терпимости к своим подданным протестантам, им даровалась свобода отправления религиозных обрядов на территории всего королевства. Опасения протестантов строились на ошибочном предположении, что их вере угрожает искоренение, и можно говорить, что внешняя политика Карла I отражала полное непонимание курса Людовика XIII.

Без Бекингема король стал еще более неуверенным и нерешительным, чем прежде. Заключать ему союзный договор с Францией против Испании или с Испанией против Франции? О полномасштабной войне с любой из этих держав не могло быть и речи. Король не имел для этого ресурсов и никаких реальных перспектив добыть деньги другими средствами. В любом случае в англичанах стремительно убывало желание воевать. С подписанием важных договоров можно было повременить, а вот период мира стал совершенно необходим.

На следующий день после убийства Бекингема видный придворный сэр Фрэнсис Недерсол заметил, что «когда камень обиды убран рукою Господа, стоит надеяться на приход полного согласия между королем и народом». Тем не менее начало работы парламента в январе 1629 года не сулило национальной гармонии. Камнем преткновения по-прежнему оставался религиозный вопрос. Во время парламентских каникул вышла королевская декларация о том, что «церковь имеет право определять ритуалы и располагает властью разрешать религиозные противоречия». Но какая именно церковь? Уильям Лод, теперь епископ Лондона, помогал составлять эту декларацию, и тогда же несколько его сторонников назначили в освободившиеся епархии. Все они были арминианцами, или представителями «высокой церкви», которые отрицали заповеди и практики кальвинизма.