Питер Акройд - Мятежный век. От Якова I до Славной революции

Парламент воспринял это как прямой вызов старой вере отцов. Сэр Джон Элиот сказал своим парламентским коллегам, что прелаты с согласия короля могут «приказывать что хотят и таким образом привнести папизм и арминианство, которому нам велят подчиниться». Другой член парламента, Кристофер Шерланд, говорил об арминианцах, что «они лезут в уши его величества и убеждают, что те, кто выступает против них, на самом деле выступают против его величества…».

Соответственно, противостояние возникло между кальвинистами старой Церкви и арминианскими епископами новой. Недавно назначенные прелаты утверждали, что именно они представляют истинную Англиканскую церковь, и клеймили своих оппонентов как пуритан, что означало — фанатики и отступники. Заявлялось, например, что кальвинисты готовы поставить личное сознание выше заповедей принятой веры и прерогативы монарха. Арминианских епископов, в свою очередь, оппоненты обвиняли в проповедовании абсолютной покорности и божественного права королей. Кальвинисты верили в предопределение, благодать и Евангелие; арминианцы — в свободу воли, таинства и почтение к обрядам. Никто из современников не понимал, что такие споры могут вызвать гражданскую войну, однако именно в этот момент члены парламента и члены дворцовой партии начали расходиться по разные стороны баррикад.

Вдохновленная речами Элиота и других парламентариев, палата общин заявила, что только ей принадлежит право определять государственную религию. Джон Пим, который уже однажды вызвал глубокое возмущение короля, утверждал, что «в обязанности парламента входит установление истинного вероисповедания и наказание ложного». Общины решили, что вера, которую они поддерживают, это та, что была согласована в правление королевы Елизаветы, и отвергли «толкование иезуитов и арминианцев». Король (возможно, не без оснований) посчитал такое решение нарушением своей прерогативы в духовных делах — он ведь считался «верховным главой» Англиканской церкви. Палата общин также отложила рассмотрение потонного и пофунтового таможенных сборов, предназначенных для королевского кошелька, таким образом лишая Карла традиционного дохода. 25 февраля король приостановил работу парламента на неделю. Обе стороны фактически соперничали за главенство.

Это был момент, когда Элиот решил воззвать к стране перед лицом неприкрытой угрозы. Если король предпримет дальнейший шаг и разгонит парламент, будущее института представительства народа станет сомнительным. Если он сможет получить свои доходы без санкции парламента, вообще не останется причины, зачем ему собирать парламентариев вновь. Во всяком случае, Карл уже был сыт по горло парламентом; он уничижительно называл его «этот гвалт». Арминианцы тоже страстно желали избежать парламентов, не сомневаясь, что депутаты будут их порицать; подозрения арминианцев были обоснованными. Элиот уже говорил, что «арминианцы стремятся ликвидировать парламенты, чтобы парламенты не ликвидировали их».

Дело шло к окончательному разрыву. 2 марта спикер сэр Джон Финч объявил палате общин, что король желает, чтобы они сделали перерыв на следующие восемь дней. В прошлом с такой просьбой всегда соглашались. Теперь же депутаты вскочили на ноги с криками: «Нет! Нет!» Финч попытался подняться из председательского кресла, таким образом резко заканчивая сессию, но несколько депутатов загородили ему дорогу и толкнули обратно. «Богом клянусь, — заявил ему Дензил Холлис, — вы будете сидеть, пока мы не захотим подняться». Затем Элиот отчеканил, что члены палаты получат право разойтись на каникулы после того, как он зачтет декларацию об их намерениях.

«Что бы вы сделали, — спросил Финч, — если б находились на моем месте? Пусть мое желание честно служить вам не приведет меня к гибели». Он попал в безвыходную ситуацию, учитывая невозможность совместить лояльность к парламенту с лояльностью к королю. Несколько парламентариев, понимая опасность надвигающейся конфронтации, поднялись, чтобы уйти. Однако парламентскому приставу приказали закрыть двери; когда он заколебался, другой депутат сам закрыл двери и выбросил ключ.

Элиот снова потребовал зачитать подготовленную им декларацию. «Я такой же слуга королю, как и вам, — ответил спикер. — Я не скажу, что не поставлю чтение этого документа в повестку дня, но я должен сказать, что не отважусь». Тогда Элиот обрушился с беспощадной критикой на порочных советников, которые окружают короля; он также атаковал арминианство как открытую дверь в папизм.

Послышался стук во входную дверь. Король приказал парламентскому приставу вынести жезл — символ власти палаты общин, таким образом лишая заседание полномочий. Тогда сэр Питер Хеймен сказал Финчу: «Прошу прощения, должно быть, вас превратили в инструмент для полного уничтожения свобод человека… Спикер палаты общин — это наш голос, и, если наш голос будет молчать, не станет звучать, когда есть что сказать, зубам следует его наказать, чтобы показать пример; что касается меня, то я думаю, не подобает отпускать вас, не наложив соответствующего взыскания со стороны палаты». Это стало одним из первых проявлений деспотических авторитарных порывов некоторых парламентариев.

Разговор о взыскании, однако, не имел смысла. Прошел слух, что король выслал конвой, чтобы прорваться в зал заседаний и закончить сессию. Соответственно, Дензил Холлис быстро предложил три резолюции. Всякий, кто попытается проповедовать папизм или арминианство в королевстве, будет считаться смертельным врагом государства. Всякий, кто поддержит взимание таможенных пошлин, не одобренных парламентом, также будет считаться вне закона. Если какой-либо коммерсант добровольно согласится выплачивать потонный и пофунтовый сбор, он будет «считаться предателем вольностей Англии и ее врагом». Резолюции тут же были приняты. Произнеся послание нации, Холлис попросил палату теперь объявить перерыв в своей работе. Его призыв сразу поддержали выкриками «За! За!». Двери открыли, и торжествующие парламентарии повалили вон разносить новости. В следующий раз они соберутся только через одиннадцать лет.

Два дня спустя король объявил о роспуске парламента и одновременно арестовал девять представителей палаты общин. Сэр Джон Элиот вызывал особый гнев короля: Карл считал его яростные тирады против Бекингема причиной гибели своего любимца. В речи перед палатой лордов Карл не осуждал большинство представителей общин, а приберег свое раздражение для «нескольких гадин среди них, которые внушили другим непослушание и безрассудство». Говорили, что после этой речи король пребывал в приподнятом настроении.