Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

Как курьёз отмечу, что за несколько дней до августовского опереточного путча 1991 года Горбачёв в письменном виде протестовал против того, что его считают предателем: тот, кто происходящее до сих пор «считает предательством социализма, это лишь наследие постсталинизма, которое ещё далеко от исчезновения», это оставшееся от прошлого направление не понимает, что «революция в головах людей – это очень трудный и мед ленный процесс» [246] Mikhail Gorbachev: The August Coup. Harper Collins Publisher, Ipswich, 1991. 47., 107. .

Именно вследствие такой «замедленности» достойно внимания, что Горбачёв не особенно задумывался о возможных негативных последствиях своей политики, хотя он получал многочисленные предупреждения из различных регионов Советского Союза, которые немалым числом – явно неслучайно – публиковал и журнал ЦК [247] В партии многие инстинктивно почувствовали: го, во что они всю жизнь верили, сейчас рушится. Примером такого «действия» было заявление, адресованное Михаилу Сергеевичу, датированное 28 сентября 1990 года, с просьбой вновь принять её в партию. Слесарь завода имени Калинина Роза Михайловна Глушкова, имеющая среднее образование и три года учёбы в институте марксизма-ленинизма, главной причиной своего заявления сформулировала так: «главная причина, которая не даёт мне покоя и заставила задуматься о моём прежнем выходе из партии, это то, что сейчас подлые нападки уже направлены против Ленина, основателя советского государства, против него начата целая кампания клеветы… несколько «демократов» желают завершить дело, начатое ещё Сталиным, т. е. разрушить всё, что сделали Ленин и большевики. В городе Кемерово, в издании «Наша газета» Л. Балашов – народный депутат! – опубликовал статью под названием «Ленин – палач народов». Это уже совсем не плюрализм мнений, а, на мой взгляд, настоящая контрреволюция… Поэтому я считаю, что мне следует вернуться в ряды КПСС, потому что дела оборачиваются плохо для партии… Поэтому я сейчас считаю, Михаил Сергеевич, что надо восстановить моё членство в рядах Коммунистической партии Советского Союза… чтобы я могла защищать имя Ленина и чтобы КПСС на деле стала выразителем подлинных интересов рабочих и крестьян». Известия ЦК КПСС, 1990. № 3. С. 149. . Горбачёв, однако, исходя из своих властных интересов, ценил выше своё международное признание, чем отношение коммунистов своей партии. Расчёт Горбачёва на завладение несуществующим политическим центром страны привёл к тому, что он был вынужден идти на постоянные уступки и по таким вопросам, по которым не хотел бы идти на уступки. Одним из таких вопросов как раз был взаимосвязанный вопрос о собственности и о сохранении Советского Союза.

Конечно, Горбачёва хвалили не только западные политики и папа, но его возможности переоценила и значительная часть левой марксистской интеллигенции Запада. Эти последние завысили социалистический потенциал Горбачёва. Даже прекрасный экономист-марксист, теоретик-троцкист Эрнест Мандель нарисовал весьма оптимистическую перспективу обобществления государственной собственности и демократизации [248] Ernest Mandel: Beyond Perestroika. The Future Gorbachev’s USSR. Verso, London-N. Y., 1989. , хотя позднее под влиянием фактов сумел пересмотреть свою позицию.

За политическими баталиями маячил главный вопрос смены режима: какой будет судьба государственной собственности? В самой партии дискуссии шли вокруг собственности по трём, переплетающимся друг с другом линиям. Первый аспект: позволительно ли вообще допустить частную собственность в крупных размерах в рамках «социалистической рыночной экономики». Во-вторых, приватизация и вообще перемещение собственности может открыть республиканским элитам путь к расширению самостоятельности и к ликвидации советского центра, в конечном счёте, к разрушению СССР. В-третьих, для советского руководства дискуссии вокруг собственности имели огромное значение в том смысле, что от проблематики перемещения собственности зависела их власть, будущее общественноэкономическое положение высшего государственного и партийного руководства. В свете ныне уже доступных архивных источников можно документально подтвердить, что руководящая элита даже весной 1990 года не понимала во всей полноте властные, политические, экономические и социальные последствия собственной «революции», не понимала того факта, что перестройка – вопреки первоначальным планам – трансформируется в антисоциалистическую смену режима.

Самые острые дебаты связаны с предысторией XXVIII съезда КПСС (хотя сам съезд уже не имел реального значения, процесс распада набирал силу). Пленум ЦК по подготовке партийного съезда и выработке платформы заседал 5–7 февраля 1990 года. Документы пленума однозначно свидетельствуют о том, что платформа ЦК принималась после бурных дискуссий – в прениях было намного больше 100 выступлений. Однако поддерживаемая ЦК платформа «Гуманный и демократический социализм», определяя перспективы развития, не смогла уяснить ни в теоретическом, ни в практическом плане, что развитие в Советском Союзе идёт не в направлении социализма, а на пороге уже восстановление капиталистической системы.

Интересно, что социализм как системная проблема на этом пленуме ЦК была озвучена только в выступлении «главного реформатора» С. С. Шаталина, но и тогда лишь на эмоциональном уровне и в плане редактирования текста. Г. Разумовский зачитал из готовящегося проекта документа следующий абзац, в котором рассматривался вопрос о собственности: «КПСС считает, что современному этапу экономического развития страны не противоречит и наличие индивидуальной трудовой и групповой собственности, в том числе и на средства производства. Использование любой формы собственности должно исключать эксплуатацию человека человеком» [249] Стенограммы Пленумов ЦК партии. Пленум ЦК КПСС. 5–7 февраля 1990 года. // Известия ЦК КПСС, 1990. № 3. С. 46. . Горбачёв на замечания по поводу этого абзаца прореагировал таким образом, что понятие частной собственности исключается, «потому что многие товарищи из рабочих коллективов, секретари партийных комитетов поставили бы вопрос о том, что в народе, в массах это вызвало бы негативное отношение». Более того, использованная в документе формулировка понравилась Горбачёву именно потому, что она «выражает позицию партии: мы против эксплуатации». Да и вообще по этому вопросу должен высказать свою позицию Верховный Совет в рамках общественного обсуждения. Ставшая чуть ли не легендарной наивность Горбачёва и его неосведомлённость в экономических вопросах, на которую обратили внимание американский президент Буш и его окружение [250] Во время советско-американской встречи в верхах на Мальте в ходе неофициальной беседы Горбачёв с присущей ему самоуверенностью заявил президенту Бушу, что Советский Союз от государственной собственности движется к коллективной собственности. По свидетельству компетентных американских специалистов, Горбачёв сослался на шведскую модель, и сделал несусветное заявление, что всё, принадлежащее более чем одному человеку, не есть частная собственность. Старший Буш в ответ на это обратил внимание Горбачёва, «что в Швеции деньги всё же делает частная собственность». Горбачёв ответил Бушу, что в Соединённых Штатах почти нет частной собственности. «Откуда эго у вас – спросил генсек, – что у вас существует масса фирм, где около двадцати тысяч владельцев акций?» Michael R. Beschloss-Strobe Talbott: At the Highest Levels. The Inside Story of the End of the Cold War. London, Wames Books, 1994. – проявилась в свете следующей реплики Шаталина. Как демократ и главный автор документа, ставшего программным документом смены режима, он носом ткнул Горбачёва в «грязь». Обо всех использованных в связи с коллективной собственностью понятиях (как групповая, кооперативная, коллективная, общественная собственность, собственность граждан) он сказал, что это «абсолютно некорректные» понятия. «Есть понятие – сказал академик Шаталин, – акционерной собственности. И если я и товарищ Горбачёв вдруг покупаем акции, ценные бумаги этого акционерного общества, то, простите, Михаил Сергеевич, мы с Вами начинаем, так сказать, как и все другие, кто захочет купить эти акции, эксплуатировать человека человеком». К чести Шаталина надо сказать, что он был единственным, кто ясно сказал что-то из того, что готовилось в Советском Союзе, прямо говорил о перспективах. Он высказал и особое мнение о включении понятия частной собственности в текст, ссылаясь на то, что этот вопрос однажды уже обсуждался на совещании в ЦК КПСС ведущих экономистов страны 23 октября и 1 ноября 1989 года. «И с Михаилом Сергеевичем даже немножко спорили. И дошли тогда до такого консенсуса: частная собственность – тоже не страшно, но не надо делать из неё программного документа. Правильно я говорю, Михаил Сергеевич?