Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

Мы знаем, что слова являются «полем битвы»: значение слова оспаривается, и каждая сторона надеется «захватить» слово, чтобы выразить свою позицию.

Мы уже прокомментировали исчезновение некоторых терминов из массового дискурса, таких, как «рабочий класс». Другие термины, такие, как «свобода» и «демократия», были захвачены капиталистическими идеологами и были потеряны для левых. «Свобода» всегда была труднопроходимой местностью для левых, но мы не должны забывать, что Маркс и Энгельс не стыдились использовать этот термин в своих рассуждениях о коммунизме. Термин «демократия», конечно, использовался Советским Союзом (в том смысле, что власть использовалась для продвижения интересов народа), и во времена СССР оспаривание этого термина было предметом очень упорной борьбы. Теперь демократия сводится к тому, что часто является не более, чем пустой формальностью выборов, в которых участвуют две и более партии. Нет больше крупных конкурирующих сил, чтобы бросить вызов такому использованию термина, которое исключает из дискурса позицию, состоящую в том, что истинная демократия – это набор институтов, призванных сделать более вероятным то, что власть будет использоваться в интересах большинства людей большую часть времени. Крах коммунизма реабилитировал буржуазное использование терминов «свобода» и «демократия», и таким образом «буржуазные свободы» стали приравниваться к просто свободе.

Новые виды опасностей и угрожающих сил появились в популярных образах, и ими активно манипулируют, усиливают и распространяют их с помощью СМИ: террористы, мусульмане, наркотики, такие вирусы, как ВИЧ/СПИД и свиной грипп, кража личных данных, сексуальное надругательство над детьми, банды и преступники, массовые убийства сумасшедшими боевиками-одиночками, стрельба в школах, иммигранты в качестве источника преступности и болезней и т. д. Дело не в том, являются ли эти угрозы реальными или нет – в конце концов, почти три тысячи человек погибли 11 сентября, совершаются преступления, во многих районах существует проблема банд, и пандемии, конечно, возможны, – но следствие этого – распространенное повсеместно и очень легко формируемое беспокойство по поводу мировых взглядов и политической активности. Падение Берлинской стены не создавало этих рассеянных угроз, а скорее создало вакуум в сознании, который был занят ансамблем страхов с деполитизирующим действием.

Источник, местонахождение угрозы были расширены от «коммунизма» до масштабов просто всего, чего угодно. Это расширение чувства незащищенности от точечного страха (ядерной войны с Советским Союзом) до широкого круга плохо определенных и постоянно меняющихся угроз создало параноидальное мнение о других людях, снизило доверие, и таким образом сделало коллективное политическое действие менее вероятным. Эти «угрозы» подчеркиваются в СМИ и изменяются изо дня в день. Они усиливают стресс, вызванный другими обстоятельствами, такими, как постоянная угроза безработицы и потери медицинского страхования. В отличие от угрозы ядерной войны, которая, в конечном счете, не изменяла как-либо существенно жизнь и привычки, эти новые угрозы оказывают влияние на то, как люди организуют свое поведение, и, прежде всего, на то, как они взаимодействуют с незнакомыми людьми и как ведут себя в общественных местах.

Можно привести много примеров, в частности, такую тенденцию, что родители, независимо от их социального и материального положения, постоянно следят за безопасностью и поведением своих детей, запирая их дома (как это вынуждены делать бедные семьи), или организуя каждую минуту их досуга для того, чтобы защитить их от наркотиков, педофилов и ненадежных сверстников (такое «решение» проблемы найдено в семьях со средним достатком и в богатых семьях).

Когда Советский Союз еще присутствовал на мировой сцене, было почти подсознательное чувство, что американский капитализм не является наилучшим вариантом. В последние десятилетия этот «фактор конкуренции» перестал существовать. Капитал находится в позиции монополиста идеологически и с точки зрения определения политики. Это влияние конкурентного фактора было сильнее в глобальном масштабе, чем в Соединенных Штатах, так как было возможно «стравливать» социалистических и капиталистических покровителей друг с другом с целью получения зарубежной помощи и военной поддержки, но даже в Соединенных Штатах конкуренция с Советским Союзом имела много благотворных последствий. Например, СССР играл важную роль в борьбе против расизма и сегрегации в США и в успехе движения за гражданские права, потому что в борьбе за сердца и умы новых государств де-юре сегрегация должна была быть изжита до конца. Советский Союз также показал превосходство во включении женщин в состав рабочей силы в качестве независимых работников, в обеспечении всеобщего здравоохранения, в установлении образовательной системы, которая обеспечивала высокую социальную мобильность, делала возможным быстрый переход детей крестьян и рабочих в слои интеллигенции и управленцев.

Конечно, в настоящее время основные усилия средств массовой информации направлены на то, чтобы дискредитировать эти прогрессивные политики. Например, мы без конца слышим о том, как номенклатура воспроизводила сама себя, когда в действительности была широко распространена реальная социальная мобильность.

Внимательное изучение данных показывает, что социальная мобильность, экономический рост и повышение уровня жизни характеризовало Советский Союз и Восточную Европу точно так же, как Западную Европу в послевоенный период, хотя они начали с более низкого исторического уровня и приняли на себя основную тяжесть Второй Мировой войны. А что касается долгосрочного положительного эффекта реального социализма, то показатели неравенства в распределении дохода (такие, как коэффициент Джини) в странах бывшего Советского блока значительно ниже, чем в странах, сопоставимых с ними по уровню ВВП на душу населения, но остававшихся в капиталистической сфере на протяжении XX века. Отсутствие какого-либо чувства глобальной конкуренции между системами означает, что гораздо труднее оспаривать практики корпораций и политику правительства, которая нацелена преимущественно на удовлетворение интересов бизнеса. Нет никого вокруг, кому мы, в свою очередь, можем угрожать, если давление становится невыносимым.

В целом ситуация «регресса страхов», которую мы рассмотрели выше, является особенно острой в отношениях между работодателями и работниками. В Соединенных Штатах капитал всегда был более сильной стороной по сравнению с трудом, чем в Западной Европе, но сейчас баланс сил решительно сместился к капиталу. Работодатели получили «карт-бланш», чтобы дисциплинировать персонал (как на рабочих местах, так и в целом на рынке труда), и многие из действующих практик почти не оспариваются не только в средствах массовой информации (что естественно), но даже в общественном дискурсе. Это такие практики, как рост доли работ, предполагающих неполную занятость (со всеми потерями в страховых пособиях, заработной плате и гарантиях занятости, которые сопутствуют этому); повышательная волна «приемлемого» уровня безработицы (так как у нас больше нет ни одного примера экономики с полной занятостью); меньшие гарантии занятости; широкое использование «аутсорсинга» и замены сотрудников на «замещающих работников», которые зарабатывают половину от заработка первых и не получают страховых пособий; а также постоянные требования к практикам, касающимся рабочих мест, быть выгодными для капитала. Среди работников подорвана способность к действиям по защите своих интересов, работники деморализованы, многие из них даже не подвергают сомнению эти исключительные прерогативы управленцев, и профсоюзы продолжают ослабевать. Глобализация используется для того, чтобы ускорить закрепление таких практик.