Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

Анализ сталинизма Троцким характеризуется его позицией о необходимости защищать завоевания Октябрьской революции, такие, как национализация средств производства, от империалистической агрессии. Еще в 1933 году Троцкий предупредил, что «дальнейшее беспрепятственное развитие бюрократизма должно неизбежно привести к прекращению экономического и культурного роста, страшному социальному кризису и снижению уровня жизни всего общества» (Троцкий, 1933, 115; Ван дер Линден, 2007, 280). Тем не менее, он считал, что бюрократия в советском обществе была «временным явлением», которое не выжило бы в период Второй мировой войны. Ван дер Линден утверждает, что «непредвиденная стабильность Советского Союза и структурная ассимиляция государсгв-соседей [в Восточной Европе] заставила сторонников теории угнетенного государства рабочих встать перед трудным выбором: либо они должны были пересмотреть точку зрения Троцкого, либо они продолжали бы поддерживать его, в то же время отказываясь учитывать временной фактор»(158). Наиболее известный из западных последователей взглядов Троцкого, бельгиец Эрнест Мендель, пересмотрел свою позицию в отношении сталинизма, утверждая, что «плановая советская экономика превосходила капиталистическое хозяйство» и что «Советский Союз, за счет коллективной собственности на средства производства, централизованного планирования и государственной монополии на внешнюю торговлю, сможет достигнуть все более высокого уровня экономического развития» (ван дер Линден, 280-81).

Ван дер Линден считает, что ни один классический анализ Советского Союза не может являться существенным и значимым, если в нем не уделяется существенное внимание либо марксистской теории, либо эмпирическим данным, либо и тому и другому вместе. Теории бюрократического коллективизма (нового типа общества с господствующим классом) с легкостью можно признать незначимыми и не соответствующими истине, так как идеи о том, что после капитализма может установиться строй, отличный от социализма, в корне чужды марксизму. Кроме того, «ни одна теория государственного капитализма не может соответствовать фактам или марксистской идеологии», потому что сторонники тезиса государственного капитализма «не в состоянии доказать существование конкуренции в экономике Советского Союза в соответствии с марксистской идеологией, т. е. выпадающей в той или иной момент из имманентной логической системы» (313).

По словам ван дер Линдена, теория Троцкого об «угнетенном рабочем государстве» также не вполне выдерживает испытание историей, потому что его утверждение о временном характере бюрократических явлений столкнулось с исторически длительным характером сталинской системы. Проведенная Троцким теоретическая дифференциация сферы производства (где социалистические нормы преобладают, хотя и в деформированном виде) и сферы распределения (где преобладают буржуазные формы) «конфликтует с идеями Маркса, который всегда подчеркивал, что сферу производства и сферу потребления следует рассматривать как часть сплоченной совокупности» (314).

Кроме того, Троцкий приписывает распределительные и паразитарные функции только бюрократии, и тем самым отрицает тот факт, что она может иметь корни в производственной сфере. С точки зрения марксистов эта теория не может являться правильной. Советская бюрократия, существовавшая на предприятиях, а, следовательно, и влиявшая на производственный процесс [советского управления предприятием], с одной стороны, пыталась организовать производство, а с другой стороны, одновременно являлась воплощением угнетения работников. Очевидно, что в таком случае следствием должно стать утверждение, что, по крайнее мере, функции советской бюрократии были не только паразитарными, но и заключались в создании производительных сил в соответствии с марксистской идеологией.

Наконец, постулат Троцкого о необходимости политической революции в Советском Союзе, в отличие от социальной революции, а также политических революций в капиталистических странах, являлся ложным, поскольку «именно в условиях плановой экономики политическая и экономическая власть не могут быть разделены. Тот, кто сформулировал [этот план] и руководил осуществлением этого плана и, следовательно, обладал политической властью, очевидно, также управлял и экономикой» (315).

Ближе к концу книги ван дер Линден перечисляет ряд наиболее часто встречающихся суждений и убеждений о сталинизме – суждения о советской власти как о «новом виде» диктатуры, о Советском Союзе как представляющем собой нечто сущностно отличающееся от «Запада», мнение о советском обществе как об «ужасной» формации, «нелегитимном» явлении, cul-de-sac (в переводе с французского означает тупик – комментарии перев.) на пути человеческого развития, восприятие большевизма и/или сталинизма как исторически ограниченного, временного явления, суждение о том, что сталинизм и фашизм были двумя вариантами одного и того же общества (теория тоталитаризма), а также суждение о том, что динамика развития Советского Союза была сформирована только за счет его конкуренции с Западом.

Уход советского коммунизма с исторической сцены в конце XX века проходил под бурные аплодисменты западного мира, который отождествлял это с закатом эпохи мирового зла и наступлением эпохи мирового добра. Вряд ли кто из тех, кто радовался этой перемене, сознавал, что подобное мышление является глубоко антирелигиозным и марксистским. Это марксизм утверждал, что зло воплощено в чём-то одном, а именно в частнособственническом капитализме, а потому с его устранением закончится «предыстория» человечества и начнётся его подлинная история, торжество свободы и процветания. И только религия внушает людям, что зло многолико, оно не в чём-то одном, а в каждом из нас, и определённого адреса не имеет. Поэтому она рекомендует нам бороться со злом в самом себе путём веры в Бога и постоянного очищения души от скверны зла.

Теперь мы увидели, как западное христианство в лице правящих кругов и широкой общественности капиталистических стран позаимствовало марксистскую гордыню знания адресата мирового зла. Его воплощением был объявлен советский коммунизм, уход которого был воспринят как наступление подлинной истории, эпохи бесконфликтного развития человечества.

В ниже предлагаемых строках рассматривается, насколько был обоснован такой поход и что на это сказал ход истории. Иначе говоря, речь пойдёт о том, подтвердила или опровергла история западную оценку советского коммунизма как абсолютного зла и означает ли теперь его уход наступление мира и благоденствия народов. Или же крах коммунизма явился мнимой победой западного капитализма, ввергающей его в полосу не менее опасных кризисов, конфликтов и потрясений.