Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

К полуночи на 31 августа, когда уже было упущено много драгоценного времени, Невиль Гендерсон появился в министерстве иностранных дел в Берлине с новой нотой английского правительства. В ноте приветствовалось пожелание Германии к улучшению отношений и одобрялись прямые переговоры между Берлином и Варшавой, однако указывалось, что «было бы невозможно установление контакта столь быстро — сегодня».

Но почему невозможно? Учитывая сложившиеся обстоятельства, чем быстрее был бы установлен контакт, тем лучше было бы для всех.

Последовавшая затем стычка между Риббентропом и Гендерсоном вошла в историю как наиболее драматичное и бурное столкновение между двумя дипломатами современности. Никому не пришло в голову добавить, что это было не более, чем буря в стакане воды. По общему мнению, Риббентроп не ожидал, что английская нота будет столь непреклонной в своем отказе одобрить скорейшую встречу между немцами и поляками. По мере того как Гендерсон хладнокровно, параграф за параграфом, зачитывал ноту, нарастал и гнев Риббентропа. В данном случае его можно было понять. Секретная служба уже проинформировала Форин Оффис, что на 1 сентября назначено нападение на Польшу, и из этой информации можно было сделать заключение, что у Гитлера осталось очень мало времени для маневрирования.

С тех пор высказывается предположение, что условия, которые Риббентроп наскоро «пробормотал» Гендерсону, были рассчитаны на преднамеренный обман. По общему признанию, это были разумные условия и они могли лечь в основу переговоров, которые, возможно, спасли бы мир от второй мировой войны — по крайней мере в 1939 году. Однако большинство историков считают, что они были переданы Гендерсону в такой форме и с таким запозданием, что для Великобритании уже было невозможно что-либо предпринять.

Такие утверждения просто неправдивы. Биргер Дале-рус еще в 10 часов 30 минут утра 30 августа в общих чертах передал эти предложения Гитлера Чемберлену и Галифаксу. В тот момент для Англии было еще вполне достаточно времени, чтобы настоятельно просить Варшаву послать в Берлин своего представителя.

Более того, в 6 часов того же вечера барон фон Вейцзе-к®р телеграфом передал Тео Кордту в Лондон полный тйкст предложений из шестнадцати пунктов по урегулированию польского вопроса, правда, с указанием «пока» держать их в секрете. Однако Тео Кордт, вместо того, чтобы держать их в секрете, тут же послал в Форин Оффис полный текст для внимательного ознакомления — настолько он был убежден, что эти предложения проложат путь к общему урегулированию всей проблемы. Таким образом, еще к 7 часам 30 минутам того вечера Форин Оффис располагал полным текстом этих предложений. Даже тогда имелось еще достаточно времени, чтобы передать полякам предложение Гитлера и настаивать на посылке в Берлин своего представителя.

Этого английские руководители не сделали, по крайней мере до тех пор, пока не стало слишком поздно. Вечером 29 августа им было известно, что Гитлер сделал поворот на сто восемьдесят градусов и изъявил согласие принять ноль-ского представителя, чтобы начать переговоры. Именно этого все время и добивались англичане и французы от фюрера рейха. К утру следующего дня у них были достаточно веские основания считать, что Гитлер согласился обсудить разумные предложения, но начать обсуждение быстро.

А тут неожиданно Чемберлен и его сторонники не стали проявлять ни малейшей поспешности. Создавалось впечатление, будто они оставили всякие надежды. Описывая настроения Чемберлена, Кеннеди докладывал государственному департаменту 23 августа: «Он говорит, что тщетность всех усилий — вот что ужасает. В конечном счете они не смогут спасти поляков...»

Однако премьер-министр даже не пытался этого сделать, пока не стало слишком поздно. До раннего утра 31 августа он не давал указаний своему послу в Варшаве, чтобы тот проинформировал полковника Бека о готовности немцев принять польского представителя и начать переговоры при условии, что этот представитель прибудет в Берлин до полуночи 30 августа; об этом они сообщили полякам уже спустя несколько часов после указанного срока, и то даже не информировав их по существу предложений Гитлера. А какой был бы ответ Бека, если бы ему вовремя передали предложения немцев, можно только предполагать: возможно, он, как обычно, еще раз продемонстрировал бы свое упрямство. Как утверждают, он заявил: «Они могут пригласить меня в Берлин, но только я не поеду. Не хочу, чтобы со мной поступили так, как с президентом Гахой».

В два часа перед рассветом 31 августа Гендерсон убедил польского посла прибыть в английское посольство. Они встретились в кабинете, окна которого выходили на Вильгельмштрассе, и английский посол торжественно зачитал шестнадцать пунктов немецких предложений Польше.

«Они не неблагоразумны», — резюмировал англичанин. Польский посол Липский воздержался от каких-либо комментариев.

«Пожалуйста, прислушайтесь к моему совету и действуйте немедленно, — говорил Гендерсон. — Позвоните своему министру иностранных дел и передайте то, что вы услышали от меня, и что эти предложения разработаны в деталях. Скажите ему, что вы хотели бы обратиться к господину Риббентропу с целью официально получить эти предложения и сообщить их польскому правительству. Сделайте это сейчас же, я убедительно прошу вас!»

«Нет, не сейчас, — ответил Липский, — сейчас слишком позднее время!»

«Передайте вашему правительству, чтобы маршал Рыдз-Смиглы немедленно встретился с фельдмаршалом Герингом. Они бы быстро договорились. Можно было бы кое-что уладить».

«Я поставлю этот вопрос перед Варшавой, но не сейчас», — ответил польский посол.

Утром перед завтраком, а затем немного погодя, после завтрака, Гендерсон безуспешно пытался связаться по телефону с Липским: его не могли найти; когда он наконец застал его на месте, поляк отказался приехать в английское посольство, сославшись на занятость. Он был действительно очень занят: упаковывал чемоданы.

У Гендерсона была назначена встреча с Вейцзекером в министерстве иностранных дел, поэтому он решил послать Далеруса и Оджильви-Форбса к Липскому, чтобы еще раз обратить внимание поляков на предложения Гитлера. Швед с неохотой согласился выполнить это поручение; вместе с Форбсом они неслись через Берлин в открытой двухместной машине.

«Меня поразила серьезность обстановки только тогда, когда мы переступили порог польского посольства, — писал впоследствии Далерус. — Холл был заполнен ящиками и чемоданами, персонал посольства и слуги в спешном порядке готовились к отъезду. Липский принял нас в своем кабинете, откуда основная мебель уже была вынесена».