Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

От каждой немецкой части требовали ускоренного продвижения и абсолютной безжалостности к противнику. Приказы исходили от самого Гитлера.

В 4 часа 30 минут 2 сентября генерал Карл Бодеп-шатц послал указания командирам соединений люфтваффе, участвующим в операциях: «Назначенные военные объекты к настоящему времени в основном подавлены. Фельдмаршал Геринг предоставляет командирам на местах большую свободу при выборе целей. Теперь можно подвергать атакам с воздуха города и другие объекты, где вероятнее всего можно добиться военного или политического эффекта».

Уже через час после отправки такого указания самолеты «Дорнье-17» стали загружать бомбами для осуществления первого налета на центр Варшавы. В ту ночь на воскресенье польская столица оказалась в буквальном смысле слова в огне.

Когда английский кабинет собрался на экстренное заседание в 4 часа 30 минут 2 сентября, Чемберлен и Галифакс сразу же почувствовали, что их коллеги разгневаны. Наконец они начали реагировать на яростное возмущение и тревогу английского народа, вызванные нерасторопностью их руководителей. Газеты пестрели сообщениями об агонии Польши; заголовки редакционных статей кричали: «Почему медлим, чего ждем?»

Галифакс осторожно оправдывал свою нерешительность, вместе с премьер-министром возлагая за это вину на французов:

«Беда в том, что французы не хотят предъявлять никакого ультиматума до завтрашнего полудня (воскресенье, 3 сентября), чтобы затем дать немцам сорокавосьмичасовой срок».

«Это только позволит немцам захватить побольше территории и убить побольше поляков! — заявил Хор-Бели-ша.— Во всяком случае, какое имеет значение, что делают французы? Вопрос в том, чтобы Англия выполнила свои обязательства».

Вокруг стола послышались приглушенные голоса одобрения. Ледяным голосом Чемберлен сказал, что будет плохо, если английский и французский ультиматумы не будут согласованы по времени. На это заявление несколько министров энергично замотали головой в знак несогласия и неохотно поддержали текст заявления, которое Галифакс должен был вечером зачитать в палате лордов, а премьер-министр — в палате общин. Депутаты парламента ждали их выступлений уже с 2 часов 45 минут.

Галифакс должен был подняться на трибуну раньше премьер-министра и объявить позицию правительства. Собравшиеся пэры палаты лордов выслушали его, соблюдая вежливое молчание. «Все прошло вполне хорошо»,— говорил Галифакс впоследствии.

Весьма показательно для личности Галифакса, что после выступления он даже нс удосужился явиться к Невилю Чемберлену или в Форин Оффис, где мог бы узнать, что Варшава только что подверглась бомбардировке с воздуха; вместо этого он направился через Грин-парк, мимо Букингемского дворца к себе домой на Итон-сквер. С наслаждением приняв ванну, он надел вечерний костюм; сегодня был день рождения его супруги и ему даже в голову не пришло отказаться от намеченного по такому случаю торжественного ужина в ресторане. В 8 часов 30 минут вечера он уже спускался по лестнице вместе со своей супругой, направляясь в ресторан, когда его догнал дворецкий. «Сэр, вас просит к телефону премьер-министр»,— сказал он.

Чемберлен был сильно взволнован. «Не можете ли вы немедленно прибыть ко мне? — спросил он Галифакса.— В палате общин произошли кое-какие неприятности».

«Я никогда не слышал столь взволнованного голоса премьер-министра»,— отмечал впоследствии Галифакс.

В палате общин действительно возникли неприятности. Точно такое же заявление, какое зачитал Галифакс и которое не вызывало ни малейшего возбуждения у пэров королевства, привело в бешенство большинство членов палаты общин. Не помогло и высокомерие Чемберлена. «Странный он человек,— отмечал Никольсон.— Мы ожидали от него драматического заявления. Но ничего не последовало. Когда он закончил свое выступление и сел, стало очевидно, что у правительства нет определенного решения. На мгновение палата замерла от изумления. Не готовится ли новый Мюнхен?»

После премьера выступил Артур Гринвуд, исполнявший обязанности лидера лейбористской оппозиции. К его изумлению, возгласы одобрения раздались не только со стороны рядов оппозиции, но и со стороны консерваторов, встретивших заявление своего собственного лидера ледяным молчанием.

«Вы говорите от имени всей Англии!» — выкрикнул консерватор Роберт Бутби.

Гринвуд засыпал премьер-министра вопросами: «Почему такое промедление? А как же с обязательствами, взятыми правительством перед Польшей? Двадцать четыре часа правительство проявляет нерешительность, что это значит?»

Лицо премьер-министра посерело, а члены британского кабинета, сидевшие в первом ряду, выглядели подавленными.

Сразу же после заседания Дафф Купер, противник политики умиротворения, направился в кабинет Уинстона Черчилля, расположенный неподалеку от зала заседаний палаты общин.

Черчилль метал громы и молнии. Его обвели: накануне вечером его попросили войти в состав кабинета и он дал согласие — теперь он был связан по рукам и ногам. В этот вечер он собирался выступить в палате общин и подвергнуть сокрушительной критике политику Чемберлена, но как быть теперь, когда он сам стал членом кабинета?

Появившийся здесь Бутби стал настаивать, чтобы Черчилль немедленно порвал с премьер-министром. «Если

вы теперь его поддержите,— говорил он,— то спасете его. Порвите с ним сейчас же и завтра можете занять его место».

Дафф Купер и Бутби ушли; сгорбившись, Черчилль остался сидеть в своем кресле, пытаясь решить, что же делать.

В 9 часов утра 3 сентября 1939 года Гендерсон вручил английский ультиматум министру иностранных дел Германии. Ультиматум требовал, чтобы германское правительство до 11 часов дня заявило о выводе немецких войск из Польши. Если такого заявления не последует, Англия и Германия с этого момента будут находиться в состоянии войны.

Гитлер и Риббентроп отказались принять английского посла, и тот был вынужден вручить ноту личному переводчику Гитлера Паулю Шмидту.

В Лондоне на башне здания английского парламента Большой Бен отбил 10 часов 30 минут утра. Через тридцать минут истекал срок ультиматума, предъявленного правительству Германии.

В кабинете премьер-министра на Даунинг-стрит, 10, царило замешательство, ибо только что из Форин Оффиса прибежал посланец с сообщением, что Геринг выразил готовность немедленно вылететь в Лондон и просит согласия премьер-министра принять его.

В комнате рядом с кабинетом Чемберлена находился сотрудник радиостанции Би-Би-Си Лиддел. С микрофоном он ждал момента, чтобы представить радиослушателям премьер-министра, когда тот обратится к английскому народу с объявлением, что Англия вступает в войну с Германией. Выступление было назначено на 11 часов 15 минут.