Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

«Гитлер ожидал нас на ступеньках Бергхофа, — продолжал Гораций Вильсон.—Помню, на меня не произвела никакого впечатления его одежда. Он выглядел просто как помощник торговца мануфактурными товарами. Гитлер поздоровался с Чемберленом, и мы вошли внутрь, чтобы выпить чаю. К этому времени погода изменилась и пачался дождь. Нас провели в ту большую комнату с огромным окном, которое, очевидно, предназначалось для обозрения Зальцбурга, располагавшегося где-то внизу, но все было окутано мглой. Мы уселись вокруг огромного стола. Гитлер сидел рядом с Чемберленом, переводчик Шмидт справа от премьера, затем Геринг, Кейтель, я, Стрэнг и Гендерсон. Я сидел как раз напротив Гитлера, и это давало мне возможность хорошо рассмотреть его. Когда я вел переговоры в министерстве труда, я всегда любил садиться в таком месте, откуда хорошо мог видеть своего собеседника, чтобы составить о нем мнение и попять, что это за человек. Я смотрел на Гитлера, и мне не нравились его глаза, его рост; действительно, не многое в нем мне нравилось».

С другой стороны, несмотря на те замечания, которые впоследствии сделал Чемберлен в адрес Гитлера, последний, казалось, произвел весьма сильное впечатление на премьер-министра, хотя и началась их встреча с самого банального разговора во всей истории переговоров на высшем уровне.

Чемберлен: Я часто слышал рассказы об этой комнате, но она значительно больше по размерам, чем я ожидал.

Гитлер: Это у вас в Англии большие комнаты.

Чемберлен: Вам нужно как-нибудь приехать и самому посмотреть.

Гитлер: Меня бы там встретили демонстрациями протеста.

Чемберлен: Так, возможно, было бы разумно выбрать соответствующий момент.

Разговор продолжался в том же духе еще некоторое время, затем оба замолчали и в раздумье пили чай. Вскоре оба государственных деятеля встали и направились по лестнице вверх, в кабинет фюрера, сопровождаемые только переводчиком Шмидтом. Предстоял разговор с глазу на глаз между премьер-министром и фюрером. Поскольку англичан заранее предупредили, что министр иностранных дел Риббентроп только помешал бы делу, если бы ему разрешили участвовать в этих переговорах, Чемберлен решил обойтись также без Вильсона и своего переводчика. Эта встреча была ограждена от личного присутствия нацистского министра, но его влияние все равно сказалось.

Беседа Гитлера с Чемберленом длилась три часа. Чемберлен был спокоен, вежлив, независим, говорил живым языком практичного человека. Гитлер был более возбужден, его голос срывался каждый раз, когда он упоминал о чехах или их президенте Эдуарде Бенеше.

Чемберлен: Как вы понимаете, эта история с судетскими немцами фактически не наше дело. Мы в этом заинтересованы только поскольку Великобритания заинтересована в поддержании мира.

Гитлер: Как вы можете говорить о мире, когда в Чехословакии уже пет мира? Позвольте мне еще раз совершенно определенно заявить, что я решительно настроен разрешить эту проблему раз и навсегда. Я не могу больше терпеть, чтобы такая маленькая страна, как Чехия, обращалась с великим рейхом как с второсортным государством.

Чемберлен: Послушайте, я человек практичный. Как практически поступить, чтобы вернуть судетских немцев обратно в рейх? Ведь они не живут сосредоточенно в одном, целом районе Чехословакии. Они расселены по стране. Если даже уступить Германии те районы, в которых восемьдесят процентов населения составляют судетские немцы, всегда остается значительная часть немцев, рассеянных в других районах. Зачем требовать новых границ? Почему бы не осуществить переселение?

Это, вероятно, было наиболее разумное замечание, сделанное Чемберленом в ходе всей беседы, и оно, очевидно, подстегнуло немецкого канцлера. Меньше всего он хотел возвращения в Германию двух с половиной миллионов немцев без тех стратегических районов, которые они занимали внутри Чехословакии. Поэтому он быстро переменил тему разговора: «Очевидно, обмен мнениями подобного рода не принесет никакой пользы, он слишком далек от жизни, а события развиваются быстро. Неужели вы не представляете себе, что люди оставили целые районы в Судетах? Десять тысяч беженцев уже на немецкой земле! Число убитых и пропавших без вести ужасно! 19 19 На самом деле количество беженцев исчислялось скорее сотнями, чем тысячами, а число убитых судетских немцев в стычках с чехами составляло всего 27 человек. — Прим. авт. Дальше я пе могу это выдержать! В своей речи в Нюрнберге я сказал, что не могу допустить, чтобы такое положение продолжалось и дальше, и вы, уважаемый премьер-мипистр, сделаете ошибку, если сочтете, как некоторые из ваших газетчиков, что я говорю пустые фразы. Это преследование лиц немецкой национальности должно быть остановлено, и я полон решимости положить этому конец».

На некоторое время наступила тишина, и Чемберлен спокойно уставился в дико горящие глаза Гитлера. Затем он пренебрежительно кашлянул и сказал: «Ну хорошо. А что, если к обеим сторонам в Чехословакии обратиться с общим призывом успокоиться? Призыв, исходящий от нас обоих, мог бы создать атмосферу, в которой оказались бы возможными переговоры между ними на мирной основе. Конечно, если ваша информация правильна, то, безусловно, обстановка в Судетах, должно быть, крайне неблагоприятна. Но я и раньше встречался с такими ситуациями и при более тщательном рассмотрении фактов часто обнаруживал, что не так уж плохи были дела, как это могло казаться на первый взгляд».

В гневе и удивлении Гитлер уставился на английского премьер-министра. Одна из характерных черт фюрера состояла в том, что он безоговорочно принимал на веру все то, что читал в немецких газетах и слышал по немецкому радио. Обычно он вызывал к себе руководителя прессы Отто Дитриха и министра пропаганды Геббельса и вместе с ними самым подробным образом разрабатывал план проведения кампании клеветы, поношений и оскорблений очередного объекта ненависти, в данном случае чехов. Иногда он даже сам редактировал лживые донесения, чтобы придать им дополнительную сенсационность и кровавые подробности. Тем не менее, когда он читал в прессе или слушал по радио эти же сообщения, то приходил в ужас от того обращения, какому подвергали беззащитных немцев их враги. Не было иной, кроме его собственной, лжи, в которую он верил. Теперь же он резко повернулся, взял со стола бумагу и прочитал вслух донесения Генлейна о стычке в Эгере во всех кровавых подробностях. Одураченный мучительной искренностью, которая прозвучала в голосе Гитлера, британский премьер-министр сидел, удивленно раскрыв рот.

«Как при таких условиях я могу обратиться с призывом к судетским немцам? — продолжал Гитлер. — Вы не можете просить меня позволить жертвам чешских репрессий даже встретиться с ними и еще меньше можете рассчитывать, что я сяду за стол конференции с ними. Напряженность по обе стороны границы быстро возрастает. Я не могу дальше позволить немецкому пароду стоять, глядеть и слушать, когда старинные немецкие города, вроде Эгера, подвергаются нападению со стороны чехов. Становится невыносимо. — Он встал и кулаком начал бить по своей руке. — Господин премьер-министр, запомните следующее. В 1918 году германская нация потерпела серьезное поражение. Но она всегда вела себя героически на протяжении своей двухтысячелетней истории, и так же героически она вела себя в последней войне; так же она будет вести себя и теперь. Она выберет себе путь героев. — Он повысил голос. — Я вам скажу, чехи бесчеловечно жестоки и в душе трусливы. И конечно, не грех идти на помощь нашим братьям, когда их подвергают столь жестокому обращению эти никчемные люди. Вы только представьте себе, что бы вы думали и что бы вы в душе чувствовали, если бы подобные вещи повторились по отношению к вашему народу».