Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Примечательным было то, что даже в этих условиях Чемберлен все еще считал необходимым пуститься в долгие рассуждения, оправдывая свою мюнхенскую политику. В его выступлении был эмоциональный эпизод, когда он благодарил всех тех, кто его поздравлял в прошлую осень за сохранение мира. Он решительно утверждал, что если бы не его усилия, то еще тогда Чехословакия подверглась бы нападению и была разгромлена, что даже если бы Англия и Франция выступили в ее защиту и выиграли войну, то никогда пе смогли бы восстановить Чехословакию, поскольку опа была собрана из частей по Версальскому договору. Чемберлен напомнил своим слушателям, как Гитлер заверял его, что Судетская область была его последним территориальным требованием в Европе, а теперь расправился с Чехословакией без какого-либо повода с ее стороны, причем немецкие войска были на марше раньше, чем чешским руководителям предъявили какие-то требования.

Премьер-министр сделал в этом месте речи паузу, и на его лице появилось выражение глубоко опечаленного человека. В Мюнхене он просто скрыл свое презрение к чехам; теперь он взволнованно говорил: «У кого не разрывается сердце от чувства сострадания к гордому и мужественному народу, который столь неожиданно подвергся этому нападению, у которого урезали свободы, у которого исчезла национальная независимость?»

Чехословакия вдруг оказалась близкой его сердцу и его интересам. «Теперь Англия обратится к своим партнерам по Британскому содружеству, — продолжал он, — и к своей союзнице Франции. Другие страны, зная, что мы не можем оставаться в стороне от того, что происходит в Юго-Восточной Европе, также будут советоваться с нами и учитывать наше мнение».

В Париже министр иностранных дел Жорж Бонпэ, с искаженным от возмущения лицом метался по своему кабинету на Кэ д’Орсэ. «Это чудовищно! — кричал он. — Мы должны показать всему миру, что мы думаем о варварах, которые действуют подобным образом. Мы должны в самой резкой форме заявить протест па Вильгельмштрассе». Генеральный секретарь министерства иностранных дел Леже спокойно наблюдал за ним. Он уже привык к характеру Жоржа Боннэ и знал, что весь этот пыл предназначался только для маскировки его нерешительности. Боннэ, так же как и английский премьер-министр, уже за несколько дней до совершившегося факта знал о подготовке немцев к оккупации Праги; агенты в Германии сообщили ему точную дату и час, по эта информация игнорировалась как им, так и Чемберленом. Было значительно легче послать самую резкую поту после совершившегося факта, чем занимать решительную позицию до него.

Решительный протест, врученный французским послом в Германии Робером Кулондром барону фон Вейцзекеру в министерстве иностранных дел, был сформулирован в тех же выражениях, что и английский протест, который должен был вручить Гендерсон *. И хотя английский протест не был принят, Кулопдр оказался вовлеченным в значительную словесную перепалку. Нота, продиктованная Жоржем Бонна, констатировала, что действия германского правительства поставили Францию перед фактом «вопиющего нарушения буквы и духа соглашений, подписанных в Мюнхене... Обстоятельства, при которых руководителям Чехословацкой республики было навязано соглашение от 15 марта, не узаконивают в глазах правительства Французской республики того положения, которое закрепляется этим соглашением. Французский посол имеет честь информировать его превосходительство министра иностранных дел рейха, что правительство Французской республики не может при этих условиях признать законность положения, созданного в Чехословакии действиями германского рейха».

Вейцзекер начал беседу с французским послом с того, что невозмутимо попросил последнего в общих чертах ознакомить его с содержанием французской ноты и, узнав, что это решительный протест, отказался принять ее.

Вейцзекер: Могу я предложить, чтобы вы отослали поту обратно вашему министру иностранных дел и попросили пересмотреть ее? При данных обстоятельствах я не вижу, как вы можете протестовать против того, что случилось.

Кулопдр: Я настаиваю, чтобы мне было позволено вручить эту ноту моего правительства. Мой долг перед страной определить ее отношение к этим прискорбным событиям, особенно поскольку речь идет о законном акте, подписанном двумя правительствами.

Вейцзекер: Однако как может идти речь о законном акте? Не далее как в декабре господин Бопнэ согласился с министром иностранных дел рейха, что Чехословакия никогда больше не станет предметом спора.

1Риббентроп отказался принять Гендерсона. — Прим. авт.

Кулондр: Я отвергаю это. В декларации от 6 декабря, при самой широкой ее интерпретации, нет ничего такого, что подразумевало бы возможное подавление Чехословакии. Наоборот, декларация особо требует консультаций в таких случаях.

Вейцзекер: Но ведь чехи согласились.

Кулондр: Под давлением.

В конце концов Вейцзекер согласился принять ноту, но при условии, будто она была переслана ему «по почте». Кулондр выехал в Париж, а Гендерсон — в Лондон, куда их отозвали «для консультаций». При таких обстоятельствах эти пустые жесты ничего не значили.

А что же вообще имело значение? Чехословакии нет: ее армия, ее военно-воздушные силы, заводы Шкода, производившие вооружение, ее угольные шахты, ее индустриальный опыт, ее участие в противодействии нацистским замыслам в Европе — все это уже пропало.

Соединенные Штаты объявили, что не признают аннексию и будут по-прежнему поддерживать дипломатические отношения с чехословацким правительством в изгнании. Пока такое правительство не было создано, но Эдуард Бенеш находился в Лондоне и поддерживал постоянную связь с Уинстоном Черчиллем.

Президент Рузвельт 18 марта созвал в Белом доме заседание своего кабинета и сообщил, что отдал распоряжение не допустить перевод чешских активов в США на немецкие счета. Он также объявил, что в качестве репрессалий собирается наложить арест на всю немецкую собственность в Соединенных Штатах. Президента спросили, включаются ли сюда и немецкие трансатлантические лайнеры, один из которых находился в тот момент в гавани Нью-Йорка, и он ответил: «Включается, а почему бы нет?»

На заседании кабинета присутствовал адмирал Уильям Леги, представлявший военно-морское министерство, и Рузвельт спросил его: «Что бы вы стали делать, если бы я отдал приказ захватить лайнер «Европа» при его выходе из Нью-Йоркской гавани?»

«Выполнил бы приказ, господин президент».

«А если лайнер откажется подчиниться вашему приказу?»

«Я бы потопил его».

«Вы имеете в виду...»

«Ну, конечно, не сразу. Сначала я бы дал залп-другой поверх ватерлинии, а затем постепенно удары переводил бы все ниже и ниже ватерлинии, пока лайнер не сдастся».