Леонард Мосли - Утраченное время [Как начиналась вторая мировая война]

Этот разговор между Риббентропом и Липским состоялся 21 марта, в тот самый день, когда англичане и французы обратились к Беку с предложением присоединиться к заявлению четырех держав о гарантиях Румынии. Хитрый полковник сразу же ответил, что не хочет иметь ничего общего с Россией и что союз Польши и Советской России только вызовет гнев Гитлера.

Бек был абсолютно уверен, что Чемберлен и Бонна скорее согласятся с позицией Польши, чем пойдут на союз с Россией. Бонна сам был ярым антикоммунистом, а общее представление о настроении Чемберлена в отношении СССР можно получить из выдержки его письма сестре, написанного примерно в это же время: «Я должен признаться в своем исключительном недоверии к России. Я совершенно не верю в ее способность осуществить эффективное наступление, даже если бы она этого хотела. Я не верю ее мотивам».

Чемберлен согласился также с оценкой потенциальной мощи русской армии, которую высказал английский министр иностранных дел в разговоре с американским послом Кеннеди. Галифакс решительно утверждал, что Польша представляла для западных демократий большую ценность, чем Россия. Поэтому Бек не был удивлен, когда Невиль Чемберлен принял меры, чтобы исключить участие России в игре. Теперь полковник старался осуществить свой замысел. Он сделал все, чтобы до англичан и французов не дошло пи одно слово об усиливавшемся напряжении в польско-германских отношениях, ибо был уверен, что сведения об угрозах Гитлера в адрес Польши отпугнули бы Чемберлена. Своим поведением он старался показать, что Польша независима и может постоять за себя. Такая тактика Бека настолько себя оправдала, что Чемберлену не оставалось ничего иного, как искать путей заставить Польшу присоединиться к Англии и Франции в вопросе о гарантиях Румынии. По мере того, как в политических кругах в Лондоне начали распространяться слухи, что Чемберлен усиленно добивается согласия от полковника Бека, многие стали думать, что и премьер-министр полностью одурманен. Даже генеральный штаб забеспокоился. «Я также получил письмо от лорда Бивер-брука, — писал капитан Лиддел Гарт, военный корреспондент лондонской газеты «Таймс» и советник военного министра. — Гарантии Польше были даны вопреки рекомендациям генерального штаба, заявившего, что, учитывая наличные ресурсы, мы были не в состоянии выполнить те обязательства, которые брали на себя этими гарантиями. Хор-Белиша просил разрешения у премьер-министра распространить среди членов кабинета документ с изложением точки зрения генерального штаба, однако Чемберлен отказал ему, заявив, что это было бы «равносильно критике его политики».

Однако генеральный штаб и военный министр не поняли, что Чемберлен совершенно не заботился о том, смогут ли английские вооруженные силы действительно оказать помощь Польше в случае кризиса; премьер-министра, казалось, не беспокоило и то обстоятельство, что английский военный атташе в Варшаве, которого в этом поддерживал и посол, предостерегал Чемберлена относительно исключительной слабости польской армии и ее неспособности оказать серьезное сопротивление в условиях современной войны. Для Чемберлена это пе имело существенного значения, ему просто нужен был повод, чтобы сделать жест. Он верил утверждениям полковника Бека и своего собственного посла — как обычно, исключительно неправильно информированного, — что отношения между Польшей и Германией остаются нормальными. (Чтобы поддержать у него это убеждение, Бек сделал намек одному агенту английской разведки, что он собирается пойти на «огромные уступки» Германии в вопросе о Данциге, хотя дело обстояло как раз наоборот.) В глазах премьер-министра установление более тесных отношений с Польшей не было связано ни с какой опасностью. Но как добиться этого, если Бек столь бесцеремонно отклоняет все официальные предложения?

И здесь министр иностранных дел Великобритании попал в западню, так ловко подстроенную англичанам полковником Беком. Невероятно, но Галифакс предложил, чтобы Англия просто игнорировала все возражения Польши и настаивала на предоставлении ей гарантий целостности ее территории. В свою очередь тогда Польша согласилась бы гарантировать границы Румынии, и все стало бы на свои места. Чемберлен согласился с этим.

Английский посол в Варшаве сэр Говард Кеннард тут же поспешил к Беку в Варшаву и представил ему план англичан. Это было как раз то, чего хотел Бек, и все же он колебался. Он сразу же потребовал, чтобы договоренность между Польшей и Англией была секретной, чтобы о ней ничего не сообщали даже французам.

Когда об этом сообщили в Лондон, Чемберлен и Гораций Вильсон пришли в уныние. Они ведь рассчитывали на заявление о гарантиях Польше не только для того, чтобы утихомирить бунт в рядах партии тори, но и убедить английский народ и Соединенные Штаты в решимости правительства смело противостоять агрессии. Секретное соглашение не могло решить этой задачи.

Начались поиски способов доведения до общественности того, что произошло. В это время один из газетчиков непроизвольно сыграл на руку английскому правительству. В Берлине в качестве корреспондента либеральной лондонской ежедневной газеты «Ньюс кроникл» находился Иан Колвин, у которого были довольно большие связи с немецкими критиками политического и военного курса Гитлера. В нескольких случаях он действовал в качестве связного между антинацистскими группами в Германии и английским правительством. Он всегда добывал первосортную информацию, к несчастью, иногда она была немного преждевременной, а в марте 1939 года он допустил ошибку.

Ошибку допустили и его информаторы. Примерно в это время Гитлер настолько вышел из терпения в тяжбе с поляками, что решил раздавить их, если не сможет иными путями получить от них то, чего хотел. Однако когда фюрер разглагольствовал перед своими генералами относительно того, что однажды ему придется захватить Польшу, он добавил слова «не сейчас».

Иан Колвин или, точнее, его информаторы не услышали этих последних слов, и поэтому в конце марта Колвин послал в свою газету выразительное сообщение, предвещая в самое ближайшее время вторжение германской армии в Польшу. Затем он поспешил в Лондон, чтобы рассказать своим друзьям в Форин Оффисе, почему он сам убежден, что это именно так. К удивлению Колвина, его сначала привели к Галифаксу, а затем и к самому премьер-министру. Колвин детально обосновал свое убеждение, почему нависла угроза нападения немцев на Польшу. Он не мог даже предположить, что ни один из присутствовавших здесь не поверит ни одному его слову. Но как раз это и случилось, ибо он явился опережавшим события рупором, к тому же он не мог знать, что играл на руку Чемберлену.