Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Прихожу я послезавтра, а за столом сидят человек пятнадцать, все со значками участников войны. Оказалось, что все они воевали, причем на фронте у них прямо в палатке была устроена специальная синагога. И все это рядом с полком «СС»… У меня даже фотография есть. В общем, рассказали об этом, о том, что они не подчинялись немецким войскам, ведь Маннергейм старался вести самостоятельную политику. Короче, много чего интересного рассказывали, а потом подходит ко мне один из них и говорит: «Слушай, подойди и сядь напротив этого человека». Посадили меня напротив старого еврея. Я старый, а тот очень старый. Ему уже тогда было девяносто. Ну, я сел и мне говорят: «Еще раз расскажи, где ты воевал». Я рассказал, как начинал воевать на Карельском перешейке от Белоострова до Выборга. Он спрашивает: «Кем воевал?» Ну, я ответил, что начинал автоматчиком, а потом снайпером. Тот выслушал, а потом говорит: «Я родился в Выборге». Ну, родился и родился, мне-то, что? Но рассказал я о том, как мы брали Выборг, как я там охотился. И, что войну с Финляндией мы окончили в городе Светогорске, который тогда называвался Энсо. И вдруг он заплакал… Смотрит на меня и говорит: «Ты знаешь, а мы же с тобой могли прервать фамилию». Я спрашиваю: «Каким это образом?» И тогда он сказал: «Я тоже воевал. Тоже был снайпером, а зовут меня Соломон, и фамилия Альтшуллер»… И я вам скажу, что пережил тогда очень и очень тяжелое чувство. Только потом, позже я понял, что это было сказано с определенным подтекстом, что творит война, когда люди одной национальности стреляют друг в друга и вообще убийство само по себе вещь отвратительная. Хотя защита своей земли есть защита. Но война действительно иногда преподносит такие сюрпризы… Так, что очень сложные чувства я в тот день испытал, очень…

Во время боев на Карельском перешейке я получил легкое ранение. Осколок по касательной разорвал на правом боку верхние ткани. Меня отправили не в госпиталь, а в «ппм» – полковой перевязочный пункт. Они, как правило, действовали при медсанбатах, и там я отлеживался примерно три недели. Мне еще не исполнилось даже восемнадцати, поэтому все заживало как на собаке. К этому, конечно, нужно прибавить и сопутствующие факторы: свежий воздух, хорошее питание. К тому же все жили в землянках, а мы в палатках. Как выражались ребята, мы там «припухали». Помню, рядом со мной лежал такой Симоненко. Над ним все потешались, потому что как его ранило. Когда мы ворвались на вражеские позиции и заскочили в финскую землянку. Сели там, смотрим, стоят консервы, а кухня отстала, и очень хотелось поесть. Открыли одну банку, смотрим мясо. Конечно, стали есть.

А сидели на нарах сколоченных из толстых досок, и сидевший как раз рядом со мной Симоненко спрашивает Курунова: «Сашка, что это такое?», и показывает штуку похожую на большое яйцо. Он там, что-то такое крутанул и тут Мишка Гофман, одессит, заорал: «Идиот, граната!» Тот кинул ее под доски, и мы все бросились из землянки. Выскочили, все кроме Симоненко, растерялся он. Ахнуло это дело там, вбегаем в эту землянку… А он стоит на карачках и держится за ягодицу. Но ему в задницу не осколки попали, а набило щепок с нар. И вот когда ребята приходили к нам на «ппм», то подтрунивали над ним. А ему было уже лет двадцать семь, и я помню, как он все ругался и переживал: «Как же я теперь в полк вернусь? Скажут, что в зад попало, да еще таким образом…» Еще там было много финских велосипедов и ребята на них катались, а я до сих пор не умею.

А когда нас выписали из «ппм» пришли офицеры и не спрашивая нас всех погрузили на машины. Потом на поезд и привезли в Ленинград на Карла Маркса, 65 в «распред». В связи с этим расскажу вам одну «небоевую» историю… С моей точки зрения наши славянские народы и особенно молодежь Украины, Белоруссии и в особенности России обманывают. Или я не знаю как это по-другому назвать… Ведь, выступал же совсем недавно президент Медведев, и говорил, что недопустимо искажать историю и так далее… Ну так, если так, то давайте тогда говорить обо всем начистоту. Давайте говорить правду! Что я имею в виду? Помните, мы с вами говорили о плане «Ост»? (Генеральный план «Ост» – секретный план немецкого правительства Третьего рейха по проведению этнических чисток на территории Восточной Европы и ее немецкой колонизации после победы над СССР. План предусмотрел различный процент германизации для различных покоренных славянских и других народов. «Негерманизированные» (русские, украинцы, белорусы, поляки и др.) должны были быть выселены в Западную Сибирь или как евреи подвергнуты полному физическому уничтожению. Исполнение плана должно было гарантировать, что завоеванные территории приобрели бы безвозвратно немецкий характер. – Прим. А.Ч.). И вот когда после излечения я попал в «распред» и мы там в принципе неплохо жили, даже кормили хорошо, то ждали, что вскоре нас наберут побольше и тогда вновь отправят на фронт. Но в один из теплых дней нам приказали построиться во дворе. Вышли старшины, приказали откинуть у стоявших тут же машин борта и разобрать лежавшие там лопаты. Разобрали. Потом приехала другая машина, в которой лежали широкие пожарные пояса и бухты толстых веревок, с палец толщиной. Все это тоже разобрали. Еще приказали взять с собой противогазы. Мы удивились, но взяли. Наконец нас накормили, построили и повели на Витебский вокзал, но даже по приготовлениям стало ясно, что едем явно не на фронт. Всего нас было человек двести-триста не меньше. Посадили в вагоны и ехали целую ночь. И я вам сразу скажу, что до сих пор не знаю название той деревни, но никогда не забуду, что там увидел и делал… Помню, что это была еще российская территория, возможно Псковская область.

Поезд остановился в чистом поле, команда: «Выходи!» Выходим из теплушек, а погода солнечная. В руках эти веревки, у каждого противогаз и лопата. Выкатили полевые кухни. Тут же с нами ребята из «НКВД», в синих фуражках. Когда поезд ушел, подошли офицеры и стали назначать командиров взводов из солдат. Не знаю почему, но один офицер подошел ко мне и, указав пальцем, назначил меня командовать взводом из сорока человек. Ну, хорошо… Но все равно пока ничего не понимаем. Покормили нас, потом командиры разложили карту и стали назначать:

«Тебе туда, тебе туда, тебе туда…» Назначили деревню и моему взводу, но вот никак не вспомню ее название. То ли Березки, то ли еще как-то… Но ничего ужаснее я не помню… А я ведь был и в Освенциме и много чего видел еще, но то что мне пришлось увидеть там…

Вот мы протопали километра два, поднялись на этот пригорок, и перед нами открылось бывшее село. Дворов четыреста. Печные трубы, поломанные изгороди, разбросанное, скудное барахлишко и все, «чистота». Народа нет совсем. Мы остановились и тут подходит офицер из НКВД или откуда еще, я не знаю. Отводит меня в сторону и говорит: «Сейчас разделишь их на небольшие группы. Назначишь в каждой группе старшего, и будете из колодцев вытаскивать тела». Ну, а дальше рассказывать… Подошел я значит к колодцу и со мной человек восемь ребят. Один обвязывается пожарным поясом с привязанной к нему веревкой. В левую руку берет такой же пояс с веревкой и спускается, а двое-трое держат каждую веревку. А в колодце тела: женщины, старики, дети, мужики молодые… Лежат уже не первый день, поэтому нам и выдали противогазы. Обвязывали тело ремнем, застегивали и поднимали наверх. Столько было случаев, когда солдат говорил: «Рэм, не полезу. Сдохну, но не полезу. Все, больше не могу!» Что вы, люди плакали, чуть с ума не сходили, когда все это видели… Когда люди отказывались, подскакивал этот лейтенант. Говорю ему: «Все, у меня никто не идет». Он чуть не набрасывался на меня: «Расстреляю, сволочь!» Ну, его ж тоже понять можно. У него приказ, который он обязан выполнить. Я ему говорю: «Вот поясок тебе милый, и, поди хоть разочек спустись сам. А я вот встану рядом с ребятами». – «У меня другая задача». И вот так мы неделю занимались этим страшным делом, чистили эти колодцы… Кухня стояла, но мы ничего не ели. Как говорится, ешь от пуза, но ничего не хотелось. Но я не могу понять. Просто не могу понять! Ведь телевидение находится в руках нашего правительства, это же факт. Так почему не говорят правду?! Ведь это же все было!!!