Артём Драбкин - Снайперы [litres]

Как получилось, что вы поехали учиться на снайпера?

Когда призвали на фронт, я сначала не знала, что еду в снайперскую школу – просто набирали девочек и отправляли в Москву.

Какие воспоминания у вас остались о снайперской школе?

В школе кто-то из девчонок фотографировались, а я – нет, денег же ни копейки не было. Какие деньги давали – например, дали на фронте, когда война кончилась – я отправляла домой. Когда уезжали на фронт, дали по 200 рублей, и я сестренке и братишке оставила.

В школе старшина у нас был порядочный, еду не воровал, хорошо обращался с нами.

Когда вы попали на фронт и где служили?

В июне [1944 г.] мы уже были на передовой. Я была в 48-й Армии. Вскоре меня ранило и контузило.

Как это произошло?

Это было где-то под Бобруйском. В десяти метрах от меня разорвался снаряд, я ничего не могла понять. Грохот стоит, канонада, я вдруг потеряла сознание. На носилках оттащили и оставили меня одну. Не могу понять, почему оставили. Вдруг подходит ребенок лет восьми. «Тетя, вам плохо?» – «Плохо, детка, плохо». Берусь – у меня сумка, там продукты – дать ему, чтоб помог. «Нет, я не возьму, это вам надо. Я сейчас побегу к маме, они на носилках принесут вас домой. Мы живем в хате. Правда, хата у нас плохая. У нас течет сильно, но мама топит печь, у нас тепло». Я говорю: «Не надо, ты лучше побудь со мной немножко, поговори». Я боялась, что он меня оставит одну. Пришла его мать, и меня забрали. В этот момент было немецкое контрнаступление. Так что меня подняли на сеновал и сеном забросали. Говорят: «Только не стоните». Это потому, что сюда немцы приходили. «Будете стонать, немцы услышат и вас приколют. Если только пошевелитесь, солома сразу даст понять. Нас не подводите». Стонать нельзя, а боль дикая в голове. Потом наши подошли и меня забрали в госпиталь, долго там лежала. В госпитале были медсестры Тая и Зина. Очень хорошие девочки, так ухаживали. Пить водичку давали, воду подслащенную. Потом говорят: «Ну а теперь вы можете опять идти воевать».

У меня еще было ранение потом.

У вас была снайперская пара?

Снайперская пара у меня была тоже Тоня, Братищева. Она была из Челябинска. Она была черненькая, а я светлая, а так мы были похожи как сестры. Она была очень симпатичная. Добрая. Мы с ней долго переписывались.

В снайперском искусстве, как вам кажется, девушки не уступали парням?

Женщина любая более собранная, выдержанная, чем мужчина. Стреляли мы неплохо, стреляли вообще отлично. Когда учились, у нас были стрельбы. Мы были на Силикатной, а мужчины – в Вешняках, и мы заняли первое место, когда у нас с ними были соревнования. Мы были выдержаннее. Когда стреляешь, надо быть спокойнее. Идет человек, поднимает мишень и идет с ней, по ней надо стрелять. И по бегущим стреляли. Пулеметчики тоже были нашей целью. Мишень на щите. Пулемет – у него два расчета, про это всегда надо помнить. Расстояния были разные – и 200, и 800 м. Бегущего ведешь винтовкой, и потом стреляешь чуть вперед. Стрелять хорошо мог не каждый.

«Мама Катя» [комиссар ЦЖШСП Екатерина Никифорова] провожала ваш выпуск на фронт?

Нас Никифорова привезла на передовую. Прошла по линии, траншее. «Ну что ж, придется нам с вами прощаться, набор следующий уже набран».

Расскажите о своем приезде на фронт.

Приехали, землянки уже готовы. Ночью же мы приехали, спать хочется, нам показали: это ваша землянка, эта – того взвода. Зашли, и быстро по нарам.

Где находился ваш фронт, 1-й Белорусский, когда вы приехали?

Я была в 48-й армии, в 755 и 217-м стрелковом полку.

На фронт мы попали где-то под Оршей. Началось наступление, в наступлении тоже девчонки наши погибли, пять человек. Под Барановичами это было, они погибли от пули. Их хоронили завернутыми в плащ-палатку.

Какова была ваша роль во время наступления?

Мы наступали вместе с пехотой, как простые солдаты. По нам стреляли. Помощь в бою мы оказывали сами, санитаров не было, я не помню санитаров на поле боя.

Расскажите о первом немце на вашем снайперском счету.

Снайперский счет я открыла со слезами: немец был немолодой, я подумала: «Вдруг у него дети?» Я открыла счет первая, Тоня наблюдала. В траншее смотришь в бинокль. Увидела человека – стреляю. Вижу цель, нашла, стреляю. Только один раз стреляю, потом надо менять позицию.

Если я нашла цель, я уже настроена только на эту цель. В книжку снайперскую записывали и раненых, и убитых.

Какие моменты больше всего запомнились?

Нам случалось попадать под такой огонь! Но тут же берешь себя в руки, сжимаешься и терпишь. У нас была девчонка, тоже Тоня, она зажимала голову: «Девчонки, я не могу!» И садилась в траншею. Мы с моей Тоней ей говорим: «А ну-ка вставай, винтовку направляй!»

Вы приехали на фронт с косами?

Я на фронте все время стриглась. Как иначе, завшивеешь сразу!

Сохранились ли ваши письма с войны?

Да что вы! Родным мы особых подробностей не писали, только что живы-здоровы. Писали, например, что «Было жаркое время, вспотели, но живы». Бабушка мне писала: «Крепись, ты пошла сама, добровольно, а теперь нельзя сдаваться».

Одно письмо я получила и читать не могла (все цензура вымарала). Читать нечего там было. Письмо от сестры, как они живут – видно, очень тяжело. Я попросила увеличительное стекло у одной девчонки и кое-что смогла прочитать. И мне так было больно.

Случалось ли пользоваться другими видами оружия на войне?

Только гранатами. Граната – это просто, только выдернуть кольцо.

Помните ли первого немца на вашем счету?

Я ревела, когда первого убила. «Я человека убила!» Меня говорят: «Ты убила немца». – «Но я убила первая, он должен был еще жить». Убить человека – это не так просто. Руки тряслись. Это только легко сказать. Девчонки мне говорят: «Чего ты ревешь, ты же убила фашиста!» – «А вдруг у него дети, что будет с детьми?» – «Какая твоя забота?»

Это было в 48-й армии. Командир мой говорил: «Какой я счастливый, что у меня такие девчата боевые». Нас 30–40 человек было у него, снайперов. Командир был в возрасте уже.

Командир взвода?

Нет, командир роты стрелковой, он нас хорошо понимал. Он был из-под Москвы, культурный, обаятельный, старший лейтенант. Войну он пережил, не убило. Наших-то девчонок ближе к половине погибло.

Когда под огнем ползешь – тоже были убитые. Тоню Братищеву тяжело ранило осенью [1944]. Она мне тогда сказала: «Ты лежи, а я поползу». Я приползла к ней сделать перевязку. Видимо, ее ранило в вену, кровь хлещет, я тугую повязку сделала, иначе бы она истекла кровью. Я ползу, а меня заметили, стреляют. Я сразу с Тоней в траншею.

Когда вы вернулись домой?