Николай Карабчевский - Дело о гибели Российской империи [litres]

Ряд построек, пересеченных улочками и переулками, представлялся целою усадьбою, незаметно приютившеюся под покровом густого леса. Каждая постройка имела свое особое назначение: домики-землянки для парковой прислуги и рабочих, навесы с коновязями для лошадей, загоны для убойного скота и для коров и затем разные мастерские – кузнечные, столярные, бондарная, ружейная, сапожная, портняжная и т. д.

Все, что должно было чиниться и ремонтироваться для дивизии, доставлялось сюда из соответствующих войсковых частей, и возвращалось обратно в исправном и обновленном виде. Здесь же заново сооружались повозки, сани, колеса, платформы и т. п., из леса, который тут же заранее был заготовлен. На окраине усадьбы ютились небольшой лазаретный барак и аптечка. Вблизи их была и мелочная лавочка, где можно было достать леденцов, спичек, папирос и кое-какую мелочь.

Все это содержалось в большой исправности, и на всем лежала печать продуманной целесообразности. Командир парка производил впечатление человека интеллигентного, с инициативой и деловым смыслом.

По поводу того, что мы застали его «отдыхающим», он, как бы оправдываясь, объяснил, что он всегда с пяти часов утра на ногах, так как работы уже начинаются в шесть, а к вечеру то, что готово, грузится на подводы и под прикрытием ночи направляется в части.

Только среди дня, когда шабашуют рабочие для послеобеденного часового отдыха, удается и ему отдохнуть.

По поводу того, что никто из отряда нас не встретил на железнодорожной станции, подполковник сказал, что третьего дня ночью на позиции было «неспокойно» и отряд, вероятно, «был на работе».

Когда мы уже заканчивали наш обход, я обратил внимание на то, что вокруг конюшен и загонов раскладывались костры из сухого валежника, древесной коры и прутьев. Такие же костры были раскинуты и вокруг всей парковой усадьбы. В своей наивности я решил, что это для тепла, на случай, если станет крепчать мороз.

Подполковник, усмехнувшись, меня просветил:

– Нет, это на случай газовой атаки.

– Вот оно что! Да разве сюда могут достигать газы?

– В лучшем виде! – поспешил пояснить капитан, помощник командира, примкнувши к нашей компании, когда все костры под его наблюдением были разложены.

– Напрямик тут ведь всего верст восемь от передовой линии. Она с трех сторон загибом идет за нашим лесом. Если ветер попутный, и не оглянешься, как носом почуешь… Людям ничего, скомандуешь: «Морды в мешки» (т. е. маски надеть) – и готово. А вот лошадей, скотину и всякую живность только кострами и спасаем. Сегодня тянет ветер как раз оттуда… А они, дьяволы, любят шутки шутить, в Христов праздник, того и гляди, сюрприз поднесут.

В наших (моей и моего «адъютанта») цивильных душах, очевидно, шевельнулось беспокойство, так как мы выразительно переглянулись. Командир парка, точно угадав наше затаенное беспокойство, поспешил тут же прибавить: «Мы вас масками снабдим, без них никого к позициям не отпускаем».

Тем временем стало смеркаться, и среди лесной тишины вдруг прозвучал отдельный орудийный выстрел, через минуту еще и еще…

– Эге, – мелькнуло в моей голове, – да мы и взаправду на войну попали… Вот великолепно, недаром, значит, ехали.

Капитан по поводу выстрелов, которые скоро прекратились, заметил:

– Это он батарею, которая его вчера хорошо угостила, нащупывает. Жива ли, мол, голубушка? А голубушка давно уже в другом месте притаилась и до поры помалкивает… В такой великий праздник грешно стрелять.

Когда капитан произносил эти слова, на лесной тропке вдали, точно из-под земли вырос лихо скачущий всадник, за ним другой, подальше и третий…

– Уж не немцы ли прорвали фронт? – нелепо быстро мелькнуло в голове.

Поглядев в сторону все приближавшихся всадников, капитан вдруг весело воскликнул:

– Ба, да это Павел Николаевич (имя Переверзева)! Молодчина, сообразил, где вас перехватить. С ним Григорий Аркадьевич (имя его ближайшего сотрудника, казначея и секретаря отряда) и вестовой!.. По форме, парадом начальство выехал встретить.

Через минуту мы уже обнимались с Переверзевым, который лихим ездоком, почти на ходу спрыгнул с великолепной по сухости и ладности статей золотисто-рыжей полукровки. Его спутник, Григорий Аркадьевич, сидевший браво и уверенно в седле, ступивши на землю, оказался хромоножкой. Это, однако, не препятствовало ни точности, ни живости его движений. Чрезвычайно симпатичный и милый по первому же впечатлению, он, как я вскоре в этом убедился, был незаменимым работником и душою внутренних распорядков в отряде. Переверзев считал его своею правою рукою и не мог достаточно нахвалиться его неутомимой энергией.

Подполковник пригласил нас всех в столовую к чаю, здесь мы общими стараниями устроили праздничный пир. Вино, закуски, кое-какие сласти у нас нашлись, а оставшийся от обеда поросенок, свежее масло и яичница оказались уже на столе.

Дружно и оживленно прошел этот час, пока тем временем нам готовили «парковую» тройку для дальнейшего следования.

Подъехали и наши «подарки» с Андреем. На одноконных санях караван подвигался медленно. Решено было, что он здесь заночует и только наутро, с провожатым от парка, двинется дальше.

Отъехали мы из гостеприимной лесной усадьбы, когда уже совсем стемнело, сохраняя о ней, о ее порядках и ее «хозяевах» самое отрадное воспоминание. П. Н. Переверзев отозвался о командире пapкa с большим уважением, говоря, что он зорко следит за тем, в чем именно может нуждаться в данную минуту та или другая войсковая часть.

До места расположения отряда предстояло проехать верст пятнадцать. Дорога была лесная, путанная, с частыми поворотами и объездами оврагов, канав и заграждений. Впереди, указывая дорогу, скакал Переверзев, держась лихо и красиво в седле, и выглядел истым кавалеристом. За нашими санями поспевало двое других всадников.

Не успели мы отъехать и версты, как поднялась новая орудийная пальба, на этот раз интенсивная, частая. Взлетали также ракеты и освещали, от времени до времени, как зарницы молнии, темневшую даль, задернутую сплошь туманною дымкою.

Мне почему-то вспомнилось «про газы». Мы хватились масок – а их то и нет! Но оказалось, что маски налицо, но запрятаны в особый деревянный ящик под передним сиденьем. В пути они не понадобились, но потом мы имели их всегда при себе, их разглядывали и учились надевать. Они были русского изделия из непроницаемого холста с неуклюжими, длинными жестяными трубками, предназначенными для дыхания. Видели мы и одну немецкую маску, снятую с убитого. Она была более целесообразного и аккуратного фасона.

В продолжение всего нашего пути канонада не прекращалась. Кто именно стрелял и в каком направлении, мы не давали себе отчета, но было ясно только, что мы едем прямо под выстрелы, так как они раздавались все громче и громче.