Отто фон Бисмарк - Второй рейх. Не надо воевать с Россией

Могло бы показаться неразрешимой загадкой, каким образом удалось, при столь ясном положении вещей, построить Версальский мирный договор, исходя из принципа германской «вины», если бы нам не бросалось в глаза чудовищное влияние того нового орудия войны, каким является широко организованная беззастенчивая политическая пропаганда Англии против Германии. Я не могу отмахнуться от этой пропаганды при помощи таких словечек, как «подлость» и т. п.

Несмотря на отвратительные формы, в которые вылилась английская пропаганда, она все же является фактором, с которым нельзя не считаться и который доставлял нам больше вреда, чем военное оружие противника. Нам, немцам, подобное орудие лжи, извращения истины и лицемерия несимпатично; это не лежит в характере немецкого народа. Мы стараемся убедить даже и наших противников орудием истины. Но война – суровое искусство, и чтобы победить, приходится прибегать ко всему. Стрелять из тяжелых орудий в культурных людей и по прекрасным старинным городам ведь тоже несимпатично, однако обе воевавшие стороны вынуждены были это делать. Впрочем, мы не могли развить во время войны пропаганду в таком крупном масштабе, как наши противники, хотя бы уже по одному тому, что последние были спокойны за свой тыл, в то время как мы были окружены со всех сторон.

Помимо того, немцы в своем большинстве не умеют вести пропаганду среди других народов и учитывать при этом в каждом отдельном случае их специфические особенности. Англичане превосходили нас своим ужасным орудием войны – танками, которым мы не могли противопоставить ничего равнозначащего; не менее ужасным орудием войны в их руках была и пропаганда. Это оружие продолжает действовать и теперь, и против него мы неустанно должны защищаться. Ибо не может быть сомнения в том, что несправедливое Версальское решение не могло бы быть мотивировано германской «виной», если бы пропаганда предварительно не сделала своего и отчасти с помощью немецких пацифистов – не перевернула бы мозги свыше 100 миллионов людей и не убедила бы их в «вине» Германии настолько, что многим несправедливый Версальский приговор показался даже обоснованным. Теперь положение изменилось. Преграды между народами пали, и постепенно среди них пробуждается сознание того, насколько они были введены в заблуждение благодаря своей доверчивости. Отрезвление введенных в заблуждение народов будет иметь убийственные последствия для зачинщиков Версальского мира и поможет Германии.

Само собой разумеется, что ни один из компетентных государственных деятелей, политиков и публицистов Антанты не убежден на самом деле в виновности Германии в мировой войне. Всем им знакома подлинная причинная связь событий. И, конечно, никогда еще столько авгуров не подмигивали друг другу, хитро улыбаясь по поводу одной общей тайны, как в вопросе о виновниках войны. В данном случае можно даже прямо-таки говорить о целом хоре таких авгуров. Ведь в мировой войне против Германии стояли 28 государств. Но и при помощи самых хитрых улыбок авгуров нельзя в конце концов творить истории. Истина пробьет себе дорогу, и в связи с этим Германия добьется своего права.

Отдельные пункты Версальского договора, в сущности, бесцельны, ибо ни Антанта, ни Германия не могут выполнить их. Уже в течение многих месяцев можно наблюдать, какие затруднения вырастают из столь невыполнимого акта не только для Германии, но и для победителей. Многие бреши пробиты в договоре и самой Антантой. Причина этого очень проста. При нынешнем высоком развитии культуры, покоящемся на планомерном обмене материальных и духовных благ, регулируемом лишь продукцией, совершенно немыслимо, чтобы три человека, какими бы выдающимися людьми они ни были, предписывали всему миру законы, диктуя ему свою волю. Как раз этого и добивается Версальский договор не только по отношению к Германии, но косвенно и по отношению к Антанте и Америке; ибо всякого рода хозяйственные вопросы могут быть разрешены лишь обеими сторонами, а не какой-либо одной стороной. Жизнь народов никогда, особенно же в наше время, не определяется теми или иными параграфами, а регулируется лишь интересами народов. Временно можно, конечно, применить насилие над какими-либо народами, навязав им невыполнимые решения; но в таком случае от этого страдают и победители, и побежденные.

В таком положении находится в данный момент весь мир, но долго так продолжаться не может. Ни орудия, ни танки, ни аэропланы не могут сделать нынешнее положение вещей вечным. Пересмотр старых решений уже начинается; ибо если бы Версальский мир был таким мудрым, благодетельным для народов, безупречным актом, каким его хотят изобразить, то не приходилось бы постоянно собираться на бесконечные конференции, совещания и свидания по поводу этого превосходного акта. Необходимость все новых интерпретаций кроется именно в том, что при редактировании мирного договора не были приняты во внимание жизненные интересы высокоразвитых, цивилизованных наций; не надо быть при этом и фарисеем: чрезмерность требований победителей, после мировой борьбы на жизнь и смерть, в известной степени является естественным последствием радостного чувства избавления от смертельной опасности. Несмотря на это, я твердо знаю, что в случае счастливого для нас исхода войны Германия выставила бы совершенно иные, более справедливые и выполнимые условия мира. Брестский и Бухарестский мирные договоры – впрочем, совершенно несравнимые с Версальским, – не могут служить обвинением против нас. Они были заключены тогда, когда война еще не была закончена, и должны были предоставить нам условия, которые помогли бы нам закончить войну.

При заключении нами общего мира со всеми нашими противниками мирный договор с востоком носил бы совершенно иной характер. Если бы война окончилась счастливо для нас, мы бы сами пересмотрели заключенные нами на востоке мирные договоры. Тогда, когда эти договоры были заключены, необходимо было выдвинуть на первый план чисто военные интересы.

Выяснение вопроса о неправильности Версальского решения уже началось, и скоро насущные, жизненные интересы всех народов выявятся с такой повелительной силой, что не только побежденные, но и победители вынуждены будут с ними считаться.

За периодом самых тяжелых испытаний последует освобождение от того ига, которое несправедливо было навязано великому, сильному, честному народу. Тогда каждый в Германии будет горд тем, что он – немец.

Мне безразлично, что обо мне говорят наши враги. Я не признаю их суда над собой. Когда я вижу, как те самые люди, которые прежде преувеличенно воскуривали мне фимиам, теперь забрасывают меня грязью, то я могу только питать сострадание к ним. То отрицательное, что я слышу с родины о себе, приносит мне разочарование.