Отто фон Бисмарк - Второй рейх. Не надо воевать с Россией

И вот между министрами, особенно между Черчиллем и Греем, завязалось благородное состязание, кто из них должен поехать в Берлин, чтобы поставить свое имя на этом великом историческом документе, – если только удастся заставить Германию совершенно отказаться от дальнейшего увеличения ее флота.

Черчилль полагал, что он наиболее подходящий для этого человек, так как он ведает морскими делами. Но Грей и Асквит завидовали своему коллеге, и долгое время поэтому на первом плане стоял Грей – новое доказательство того, что главную роль здесь играла политика, а не количество судов. Но спустя некоторое время решили, что будет достойнее для личности и положения Грея, если он появится только к концу переговоров, чтобы поставить свое имя под соглашением и чтобы, как передавала английская информация Баллина, «to get his dinner from the Emperor and to come in for his part of festivities and fireworks» [«Получить свой праздничный обед у кайзера и принять участие в празднествах и фейерверке»], или, иначе говоря, чтобы воспользоваться «бенгальскими огнями».

Так как последние ни в коем случае не должны были выпасть на долю Черчилля, то надо было выбрать для переговоров лицо, близкое к Асквиту и Грею, пользующееся полным их доверием, готовое взять на себя труд по переговорам вплоть до начала «бенгальских огней» и притом уже известное в Берлине и не чуждое Германии. Черчилль, правда, тоже был знаком Германии, так как он несколько раз присутствовал в качестве гостя на императорских маневрах в Силезии и Вюртемберге.

Баллин ручался за достоверность своей лондонской информации. Еще до начала переговоров я обратил, между прочим, внимание статс-секретаря фон Тирпица на то, что Гальдан, хоть и занимавший в тот момент пост военного министра, несомненно, хорошо подготовится к предстоящей ему задаче и получит, конечно, подробные инструкции от английского адмиралтейства, где властвует дух Фишера. Фишер в своем руководстве для английских морских офицеров поместил среди других достойных внимания инструкций и следующий тезис, характерный для этого адмирала, его ведомства и царившего в нем духа, и гласящий буквально: «If you tell a lie, stick to it» [«Когда ты врешь, то уж держись на этом твердо»]. «Кроме того, – сказал я Тирпицу, – не надо забывать, какой сказочной способностью приспособления ко всем обстоятельствам обладают англо-саксонцы, и это делает их способными занимать посты, далекие от их жизненных путей и их образования». Помимо того, общий интерес к флоту в Англии настолько интенсивен, что почти каждый образованный человек до известной степени сведущ в морских делах.

Во время переговоров Гальдан выказал себя превосходно осведомленным человеком, умеющим искусно и решительно вести дебаты, обнаружившие его блестящие качества адвоката.

Беседа продолжалась несколько часов и привела в общем к разъяснению вопроса и к предварительному соглашению относительно отсрочки постройки флота и т. д. Подробности этой беседы можно найти в документах имперского морского ведомства. Тирпиц был великолепен. После еще нескольких бесед, происходивших при участии Баллина, Гальдан уехал. Баллин донес мне, что Гальдан высказал ему свое полное удовлетворение результатами своей миссии, выразивши мнение, что приблизительно через 8—14 дней можно будет переслать нам проект соглашения.

Между тем время проходило, и приближался момент внесения законопроекта. Тирпиц предложил в случае, если до этого момента соглашение будет заключено, соответственным образом изменить законопроект, а в противном случае внести его в неизменном виде. Наконец, получилась, правда, не проект соглашения, а содержащая всякого рода вопросы бумага, ответ на которую потребовал много совещаний и длительного обсуждения. Постепенно во мне укреплялось подозрение, что англичане не думают о соглашении серьезно: они нанизывали вопрос на вопрос и выискивали детали, не имевшие никакого прямого отношения к соглашению. Англия шаг за шагом отказывалась от своих предложений и обещаний, и проект соглашения так и не приходил.

В Берлине между тем и со стороны Министерства иностранных дел, и со стороны призванных и не призванных инстанций началась ожесточенная кампания как против законопроекта о флоте, так против Тирпица и меня. Канцлер, питавший надежду, что ему удастся достигнуть соглашения и увековечить свое имя на акте, который должен был освободить Германию от «окружения» и принести с собой урегулирование и улучшение отношений с Англией, также выступил за отказ от законопроекта. Но ведь это означало бы не что иное, как предоставление иностранной державе чудовищного влияния на вопросы германской обороны, подвергши таким образом опасности право на самоопределение нашей нации и нашу боеспособность в случае, если бы нам была навязана война. Этим Германия, сама не получивши никаких гарантий от своего злейшего противника, дала бы ему возможность предписывать ей то, что последний в своих собственных интересах найдет нужным.

В связи с создавшимся положением возникли споры и напряженная борьба, которая особенно резко и не всегда деловито велась как раз теми кругами, которые в действительности были мало знакомы с вопросами морской обороны.

В течение этой зимы, столь тяжелой как для него, так и для меня, адмирал фон Тирпиц, своим проницательным взором хорошо разглядевши положение и видя насквозь противника, держался в разгоревшейся борьбе как настоящий офицер, любящий свое отечество, встречая с моей стороны искреннюю и всемерную поддержку. Все официальные инстанции были согласны с тем, что никакая чужая страна не имеет права решать вместе с нами, что мы должны или не должны делать для нашей обороны.

Надежда на заключение соглашения все уменьшалась. Англия выказывала к нему все меньший интерес и постепенно отказывалась от многих существенных пунктов своей вербальной ноты. Таким образом, адмирал Тирпиц и я видели, что все английское предложение было лишь «маневром».

Борьба за законопроект о флоте становилась все ожесточеннее. Как-то я встретил в Куксгафене президента Гамбургского сената, д-ра Бурхарда, которого я уважал как образец аристократического гражданина Ганзейского города, часто привлекая его в качестве советника и к обсуждению политических проблем. Я обрисовал ему весь ход дела и борьбу, ведущуюся в Берлине по поводу законопроекта, и попросил его, как всегда, высказать свое откровенное мнение, как он в интересах государства считает наиболее правильным поступить в данном случае, так как мне важно слышать объективное суждение, свободное от влияния борющихся в Берлине сторон.

Д-р Бурхард ответил с резкой подчеркнутостью, убедительно и ясно, что мой долг по отношению к народу и отечеству – не отказываться от законопроекта о флоте.