Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Ленин пока не пришел, и молодой человек мог еще несколько минут побыть наедине со своим воображаемым идеалом. В заведении фрау Преллог, как обнаружил Марку, Ленина знали под его настоящим именем – господин Ульянов, – здесь его уважали и любили. Марку думал увидеть рослого и привлекательного или, по меньшей мере, импозантного господина – образ, часто возникавший в воображении читателей Ленина. Как такой выдающийся герой мог столоваться у фрау Преллог, было не вполне ясно; другие посетители за столом были “сплошь молодые мужчины, на вид смелые и весьма загадочные” 11.

Но когда появился Ленин, фантазии Марку должны были уступить место реальности. Легендарный орел революции был невысок (“коренастый рыжеватый человек среднего роста”, как вспоминал другой восторженный юноша), почти лысый, с редкой рыжеватой растительностью вокруг крупного черепа. Молодой человек ожидал хмурого и неприветливого взгляда, но лицо Ленина “мгновенно растянулось в насмешливую улыбку” 12.

Не только Валериу Марку – многих вид Ленина сбивал с толку. Роберт Брюс Локкарт, встретившийся с ним позднее, считал, что первый в мире и, безусловно, выдающийся руководитель социалистического государства выглядит как “провинциальный лавочник” 13. Максим Горький, тоже находивший, что Ленин “как-то слишком прост”, замечал: “Не чувствуется в нем ничего от «вождя»” 14.

С полицейской фотографии 1895 года на нас смотрит презрительное, малосимпатичное лицо молодого человека с брезгливостью во взгляде. По словам Ариадны Тырковой, жены журналиста Гарольда Уильямса, глаза у Ленина были “волчьи, злые” 15. Но лицо его притягивало и каждого заставляло взглянуть на него еще раз. Лицу Ленина была свойственна живость, которую не передает ни одна фотография. Лучше всего видел его тот, кто смотрел ему прямо в глаза. По словам Глеба Кржижановского, они были “необыкновенные, пронизывающие, полные внутренней силы и энергии, темно-темно-карие” 16.

Эти глаза вспыхнули от удовольствия, когда после обеда фрау Преллог высказалась в том смысле, что солдатам на фронте хорошо бы перестрелять своих офицеров и вернуться домой. “Перестрелять офицеров! Великолепная женщина!” – воскликнул он. Это было первое, но далеко не последнее, что поразило Марку. Ленин пригласил его в гости, и на следующий день молодой человек уже стучался в дверь квартиры по адресу Шпигельгассе, 14 – в одном из многочисленных старинных домов в лабиринте горбатых улиц старого Цюриха. Ленин и Крупская снимали жилье у сапожника, которого Ленин с удовлетворением отрекомендовал как “интернационалиста”. Комнаты были маленькие и душные: окна открыть было невозможно из-за тухловатого запаха, доносившегося из колбасного цеха, разместившегося в подвальном этаже 17. Тесная квартира с простой мебелью казалась суровой (“как тюремная камера”, по отзыву другого посетителя). За разговором о забастовках, гражданской войне в Европе и тому подобном незаметно пролетели два часа. То, что говорил тогда Ленин, Марку запомнилось навсегда. Даже особенности речи собеседника помогали памяти (его грассирование усиливало империализм, превращая его в имперрриализм) 18.

Одно меня удивляет, – говорил Ленин, – вы и ваши друзья хотите целиком изменить этот мир, который провонял низостью, рабством и войной, и все-таки вы категорически отвергаете всякое применение силы.

Среди молодых левых пацифизм стал распространенной формой реакции на войну – точка зрения Ленина была иной. Открыв ящик стола, он вынул черновик только что дописанной статьи [“О лозунге «разоружения»”] и прочитал:

Угнетенный класс, который не стремится к тому, чтобы научиться владеть оружием [тут он тоже грассировал], иметь оружие, такой угнетенный класс заслуживал бы лишь того, чтобы с ним обращались как с рабами. <���…> Требование разоружения в нынешнем мире является не чем иным, как проявлением отчаяния 19.

В печатной версии статьи, опубликованной в сентябре 1916 года, те же мысли были сформулированы еще жестче:

Если теперешняя война вызывает у реакционных христианских социалистов, у плаксивых мелких буржуа только ужас и запуганность, только отвращение ко всякому употреблению оружия, к крови, смерти и пр., то мы должны сказать: капиталистическое общество было и всегда является ужасом без конца 20.

В Цюрихе нельзя было расслышать артиллерийскую канонаду на европейских фронтах, но все же такой отклик на страшную катастрофу Европы казался странным.

Марку смог убедиться в том, что ленинское видение будущего заключало в себе черты скорее апокалипсиса, чем просто вооруженной борьбы. Беседуя со своим гостем в сытом Цюрихе, лежащем на берегу прекрасного озера, вождь большевиков пророчил мировую революцию, говорил о серии хорошо скоординированных и безжалостных кампаний насилия, которые позволят навсегда уничтожить двойное угнетение – и капиталистическое, и империалистическое. Буржуазия должна погибнуть, крупные земельные владения и поместья исчезнут в огне, рабовладельцы сами превратятся в рабов.

Ленин не планировал никаких вторжений извне, – вспоминал Марку, – лишь восстание внутри страны <���…>. Каждый революционер, говорил он, должен способствовать поражению своей собственной страны. <���…> Главная задача состоит, полагал он, в том, чтобы <���…> организовать все моральные, физические, географические и тактические элементы будущего восстания и чтобы собрать воедино всю ненависть, пробужденную империализмом на всех пяти континентах 2 1 .

В 1914 году Ленин сформулировал это следующим образом:

Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг 22 .

“Он писал так, будто тысячи людей жадно ожидают его слов, – вспоминал Марку, – как будто наборщик уже стоит у дверей” 23. Этот человек не удовлетворился бы мирными переговорами или планами общественного контроля над капиталистическими фабриками; его целью было разрушить до основания систему, порождающую войны. Павел Аксельрод, меньшевик и соратник Мартова, еще в 1910 году говорил о Ленине как о человеке, “который двадцать четыре часа в сутки занят революцией, который не думает ни о чем другом, кроме революции, который во сне видит сны о революции” 24. “Недаром, – писал Троцкий, – в словаре Ленина столь часты слова непримиримый и беспощадный” 25.

Старая революционерка Вера Засулич еще раньше приходила к похожим выводам, сравнивая молодого Ленина с Плехановым, пользовавшимся наибольшим авторитетом среди эмигрантов-марксистов:

Вера Ивановна, по ее собственному рассказу, говорила Ленину: “Жорж (Плеханов) – борзая: потрепет, потрепет и бросит, а вы – бульдог: у вас мертвая хватка”. Передавая мне впоследствии этот диалог, – вспоминал Троцкий, – Вера Ивановна добавила: “Ему (Ленину) это очень понравилось. «Мертвая хватка?» – переспросил он с удовольствием”. И Вера Ивановна добродушно передразнивала интонацию вопроса и картавость Ленина 26.