Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Во Франции события могли пойти иначе – здесь сопротивление милитаризму возглавил сам вождь социалистов Жан Жорес. В соответствии с духом Второго Интернационала и в знак протеста против военных планов он пробовал организовать не только во Франции, но и в Германии всеобщие забастовки. Но в июле 1914 года Жорес был убит националистом, верившим, что действует во славу Франции. Потеряв Жореса, даже его бывшие соратники, такие как Эдуар Вайан, были вынуждены пойти на национальное примирение и заключить с правительством соглашение, которое назвали Священным союзом (Union sacr ee) 37. Общественное мнение было на их стороне, поскольку французы мечтали о реванше и возврате Эльзаса и Лотарингии, отторгнутых Германией в 1871 году. Многие русские эмигранты во Франции были заражены этими настроениями и записывались в добровольцы, чтобы бороться с врагом как своей приемной, так и исторической родины. Даже некоторые большевики из парижской эмиграции собирались идти на фронт, по крайней мере до того момента, когда они узнали о взглядах Ленина по этому вопросу 38.

В самой России ура-патриотов было немало. В момент, когда кавалерийские полки на фронтах разворачивались в боевые порядки, Павел Милюков писал:

Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг – сохранить нашу страну единой и неделимой и защищать ее положение мировой державы, оспариваемое врагом 39.

Идея священного союза на какое-то время отвлекла внимание общества от критики изъянов царского правительства. “Все мои русские знакомые, у кого только была какая-нибудь растительность на голове, – записывал Артур Рэнсом, – обрились наголо и облачились в униформу” 40. Живя в эмиграции, великий Георгий Плеханов не стал осуждать ни французских, ни русских патриотов; он был убежден в том, что поддержка войны оправдана необходимостью национальной обороны 41.

Другие русские социалисты шли против европейского течения. Левая фракция в Думе была чуть ли не единственной парламентской группой на континенте, которая с самого начала не соглашалась на военные кредиты (еще одна такая группа имелась в парламенте Сербии) 42. Мартов в Париже агитировал за немедленный мир и призывал участников военных действий отказаться от всех планов захвата новых территорий. Вместе с Троцким, находившимся в Швейцарии, Мартов с января 1915 года начал издавать газету “Наше слово”, которая была призвана помочь созданию антивоенной оппозиции во Франции. В эти усилия были вовлечены как французские левые, в частности Анри Гильбо, так и русские эмигранты 43.

По мере того как люди начинали осознавать настоящее лицо войны, оппозиция усиливалась, поначалу, правда, очень робко. На февраль 1915 года была назначена конференция социалистов в Лондоне, однако французские делегаты отказались приехать в том случае, если будут участвовать немцы. Мартов тоже не смог принять участие в дебатах, поскольку его паспорт не давал права въезда в Британию. Весной требование созвать антивоенную конференцию социалистов стало, однако, звучать повсюду – от Берлина до Брюсселя, от Парижа до Турина. Только Ленин стоял особняком, не желая присоединяться к столь вялому делу, как борьба за мир. В дни Лондонского съезда в феврале 1915 года (в котором он сам в любом случае не смог бы принять участия) Ленин созвал собственную конференцию в Берне.

Пропаганда мира в настоящее время, – заявил он своим ближайшим единомышленникам, – не сопровождающаяся призывом к революционным действиям масс, способна лишь сеять иллюзии, развращать пролетариат внушением доверия к гуманности буржуазии и делать его игрушкой в руках тайной дипломатии воюющих стран. В частности, глубоко ошибочна мысль о возможности так называемого демократического мира без ряда революций 44.

На этой точке зрения Ленин будет настаивать независимо от решений любых социалистических конгрессов. В мае 1915 года он отчитал авторов антивоенной статьи в The Economist, обвинив этот, по определению Ленина, “журнал английских миллионеров” в том, что он “стоит за мир именно потому, что боится революции” 45. В июле, когда левоцентристские социалисты Карл Каутский и Роберт Гримм из Швейцарии пробовали организовать общеевропейские переговоры, Ленин требовал продолжения кровопролития, потому что “мы вполне признаем законность, прогрессивность и необходимость гражданских войн” 46.

Нет ничего пошлее, нет ничего презреннее и вреднее, – продолжал он уже позже, в сентябре 1915 года, – как ходячая идея революционных филистеров: “забыть” разногласия “по случаю” ближайшей общей задачи в наступающей революции. Напротив, жизнь идет <���…> к гражданской войне в Европе 47.

Что касается Мартова и его группы, сплотившейся вокруг газеты “Наше слово”, то в мае 1915-го стало ясно, что никаких шансов договориться с Лениным не оставалось.

После двухсот дней проповеди интернационализма, – иронизировал Ленин, – “Наше слово” расписалось в своем полнейшем политическом крахе <���…>. Двести дней мы говорили о сплочении интернационалистов и пришли к выводу, что ровно никого, даже самих себя, редакторов и сотрудников “Нашего слова”, мы сплотить не можем 48.

Главную опасность для себя Ленин видел не столько в самой войне, сколько в том, что европейские левые смогут объединиться на платформе борьбы за мир. Это движение вполне могло стать популярным, но это еще было не самое плохое. Хуже всего было то, что он вряд ли смог бы возглавить это движение: заслуженный Карл Каутский или, скажем, бельгиец Эмиль Вандервельде имели гораздо больше шансов занять это место. Когда война вступила во второе свое лето, антивоенное движение стало пополняться все новыми сторонниками почти из всех социалистических партий Европы. Чтобы предотвратить успех движения, представлявшийся Ленину катастрофой, он должен был вбить еще более надежный клин между проповедниками мира и собственными сторонниками. На каждой встрече социалистов он не упускал случая подчеркнуть глубину разногласий. В сентябре 1915 года Роберт Гримм созвал конференцию социалистов, чтобы перезапустить Интернационал на мирной платформе. Ленин был готов к тактическому наступлению.

Тридцать восемь делегатов прибыли в бернский “Фолькс-хаус”. Гримм понимал, что ресторан полон шпионов, и сделал все, чтобы как можно скорее раздать участникам билеты на экипажи и отправиться в горное селение под Берном. В своих воспоминаниях Троцкий отмечает трагикомичность ситуации:

Делегаты плотно уселись на четырех линейках и отправились в горы. Прохожие с любопытством глядели на необычный обоз. Сами делегаты шутили по поводу того, что полвека спустя после основания Первого Интернационала оказалось возможным всех интернационалистов усадить на четыре повозки 49.