Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Для маскировки решено было выдать это собрание людей из разных стран – Швейцарии, Швеции, Германии, России и стран Восточной Европы – за встречу орнитологического общества 50. Группа отправилась в Циммервальд, деревню в два десятка дворов, разбросанных по травянистому осеннему склону. Все время пребывания делегаты почти не отлучались из гостиницы, а их развлечения ограничивались йодлями в исполнении Гримма 51. Всё предприятие в целом было благородной жертвой – большинство участников видели в конференции шанс заново основать Интернационал без участия в нем мелкобуржуазных патриотов. В известном смысле это удалось. 8 сентября 1915 года был утвержден манифест, подписанный всеми участниками (включая Ленина), так что в следующие три года всякого социалиста, который отвергал войну или побуждал правительство к мирным переговорам, называли циммервальдцем.

Для Ленина Циммервальдская конференция означала возможность заявить о себе как о вожде истинных европейских левых. Швейцарский коммунист Фриц Платтен вспоминал, что великий большевик был на конференции внимательнейшим слушателем, но его собственные выступления действовали как ядовитый душ, всегда рождали обиду и раздоры. Он настаивал на масштабных совместных действиях, призванных обрушить всё здание империализма. Буржуазные правительства, внушал он, рассуждают о шансах на победу или на поражение, в то время как европейский рабочий класс сможет победить лишь тогда, когда ему удастся уничтожить саму систему угнетения.

Сильная сторона Ленина, – заключает Платтен, – состояла в том, что он с невероятной ясностью понимал законы исторического развития 52.

На всех этапах дебатов фракция Ленина составляла лишь меньшинство (иногда казалось, что он остался вообще в одиночестве), тон, однако, почти во всех дискуссиях задавали именно большевики, так что Гримм и меньшевики вынуждены были с этим считаться 53.

В конце концов составилась группа из восьми левых, к которым перешел и Фриц Платтен. В группу входили шведские делегаты Туре Нерман и Цет Хёглунд, а также давний и верный соратник Ленина Григорий Зиновьев. Кроме того, к удивлению Ленина, к ним примкнул и живой, эмоциональный новичок по имени Карл Радек. Этот непредсказуемый и весьма разговорчивый господин был опытным беглецом в самых разных смыслах этого слова. Уроженец Львова, а значит, австро-венгерский подданный, Радек скрывался в Швейцарских Альпах от воинской повинности; одновременно он искал новый политический лагерь, к которому мог бы прибиться: из двух политических организаций он уже был изгнан при неясных обстоятельствах (ходили слухи о больших недостачах в партийных кассах) 54.

Его легкий живой стиль был весьма популярен в газете Гримма, но свое подлинное призвание Радек ощутил среди ленинской братии в Циммервальде. Он был почти уродлив, прошлое его было сомнительным, однако в немного обезьяньем лице Радека, в его круглых очках ощущалось нечто неизменно притягательное. К тому же он заразительно хохотал, а его аппетит к чтению и общению был ненасытен. Он был просто создан для того, чтобы стать связным Парвуса, и при первой же возможности посетил институт последнего в Копенгагене 55.

Обращение в большевизм этого одаренного одиночки (при всей переменчивости его привязанностей) ясно продемонстрировало, каких результатов Ленин добился в Циммервальде. На международной арене он стал признанным вождем определенного политического направления, а именно европейского движения радикальных социалистов, которых отныне будут называть циммервальдскими левыми. В последующие месяцы Ленин и его единомышленники приложили усилия к тому, чтобы расширить свой круг. Во Франции эта задача была возложена на старинную подругу (и, возможно, бывшую любовницу) Ленина Инессу Арманд. Невзирая на сопротивление Троцкого, который по-прежнему оставался политическим союзником Мартова, зиму 1915–1916 годов Арманд посвятила тому, чтобы возбудить у парижских социалистов интерес к идеям Ленина 56. В апреле 1916 года, когда цим-мервальдская группа собралась вновь, на этот раз в швейцарской деревне Кинталь, атмосфера была еще более накаленной. Группа центра, защищавшая идею мира, казалась более уязвимой, и ленинисты, в особенности Радек, перешли в наступление 57. Количество левых радикалов росло, росла их уверенность в себе, и перед Лениным забрезжила надежда на победу.

Ленин держал социалистов мертвой хваткой, но успокаиваться было рано. За исключением тех часов, что он проводил за горами книг в Центральной библиотеке, он постоянно вел непримиримую борьбу за особый курс своей фракции. В 1903 году он рассек надвое партию русских социалистов, теперь он собирался то же проделать и со швейцарской партией. Ленин признавал:

Раскол – тяжелая, болезненная история. Но иногда он становится необходимым, и в таких случаях всякая слабость, всякая “сентиментальность” <���…> есть преступление 58.

Когда в конце 1916 года в Цюрихе стало известно о возможности мирного договора между царем и кайзером, Ленин, по словам Марку, “рычал как лев” 59, потому что в случае выхода России из войны разлеталась в прах его надежда на восстание, а вместе с ней – и на доминирующую роль в среде европейских левых.

Империалистская война, – писал он в ноябре 1916 года, – не может кончиться никаким иным, кроме как империалистским миром, если эта война не превратится в гражданскую войну пролетариата с буржуазией за социализм 60.

Или в другом месте:

Лишь после того как пролетариат обезоружит буржуазию, он может, не изменяя своей всемирно-исторической задаче, выбросить на слом всякое вообще оружие 61.

Одно дело – вызвать на поединок европейских сторонников пацифизма, но совсем другое – завоевать сторонников среди рабочих, крестьян и солдат внутри самой России. Как бы ни были торжественны европейские встречи социалистов, как бы ни агрессивны были тексты Ленина, он оставался русским партийным лидером, и идеи его требовалось укоренять именно в России. Была серьезная опасность потерять почву под ногами. Начиная с 1914 года он все больше полагался на швейцарские газеты, так что петроградские новости доходили до него с задержкой в два дня. Переутомление сказывалось на здоровье и настроении. “Нервы никуда не годятся, – написал он после того, как отказался от одного публичного выступления, – мне страшно делать доклады” 62. Ленин превращался в вечного эмигранта, отрезанного от своей страны и едва ли релевантного для России (в чем он сам никогда бы не признался). Валериу Марку словно высказал глубинный страх самого Ленина, написав:

[Около 1916 года] вся большевистская партия <���…> состояла из кучки приятелей, переписывавшихся с ним из Стокгольма, Лондона, Нью-Йорка и Парижа 63.