Дмитрий Галковский - Николай Ленин. Сто лет после революции. 2331 отрывок из произведений и писем с комментариями [publisher: SelfPub]

1167

Только наша партия, наконец, победив в восстании, МОЖЕТ спасти Питер, ибо, если наше предложение мира будет отвергнуто и мы не получим даже перемирия, тогда МЫ становимся «оборонцами», тогда мы становимся ВО ГЛАВЕ ВОЕННЫХ ПАРТИЙ, мы будем САМОЙ «ВОЕННОЙ» партией, мы поведём войну действительно революционно. Мы отнимем весь хлеб и ВСЕ сапоги у капиталистов. Мы оставим им корки, мы оденем их в лапти. Мы дадим весь хлеб и всю обувь на фронт. И мы отстоим тогда Питер. Ресурсы действительно революционной войны, как материальные, так и духовные, в России ещё необъятно велики; 99 шансов из 100 за то, что немцы дадут нам по меньшей мере перемирие. А получить перемирие теперь – это значит уже победить ВЕСЬ МИР.

(«Марксизм и восстание», письмо в ЦК РСДРП (б), 27 сентября)

1168

Опасность «сепаратного» раздела России империалистами обеих коалиций.

(То же)

1169

Капиталисты (а за ними, по неразумению или по косности, многие эсеры и меньшевики) называют «свободой печати» такое положение дела, когда цензура отменена и все партии свободно издают любые газеты. На самом деле это не свобода печати, а свобода обмана угнетённых и эксплуатируемых масс народа богатыми, буржуазией.

(«Как обеспечить успех Учредительного собрания», 28 сентября)

1170

Скажут, что введение государственной монополии на частные объявления в газетах это нарушение свободы печати. Неправда. Это было бы расширением и восстановлением свободы печати. Ибо свобода печати означает: все мнения ВСЕХ граждан свободно можно оглашать. А теперь? А теперь ТОЛЬКО богатые имеют эту монополию, да затем крупные партии. Между тем при издании больших СОВЕТСКИХ газет, со всеми объявлениями вполне осуществимо было бы обеспечить выражение своих мнений гораздо более широкому числу граждан, скажем, каждой группе, собравшей определённое число подписей. Свобода печати НА ДЕЛЕ стала бы гораздо демократичнее, стала бы несравненно полнее при таком преобразовании.

Но скажут: где же взять типографии и бумагу? Вот оно что!!! Не в «свободе печати» дело, а в священной собственности эксплуататоров на захваченные ими типографии и запасы бумаги!!! Во имя чего мы, рабочие и крестьяне, должны признавать это священное право? Чем это «право» издавать ложные сведения лучше «права» владеть крепостными крестьянами? Почему во время войны допустимы и всюду происходят всякие реквизиции – и домов, и квартир, и экипажей, и лошадей, и хлеба, и металлов, а реквизиция типографий и бумаги недопустима? Нет, рабочих и крестьян можно на время обмануть, представив в их глазах такие меры несправедливыми или трудноосуществимыми, но правда возьмет своё.

Государственная власть, в виде Советов, берёт ВСЕ типографии и ВСЮ бумагу и распределяет её СПРАВЕДЛИВО: первом месте – государство, в интересах большинства народа, большинства бедных, особенно большинства крестьян, которых веками мучили, забивали и отупляли помещики и капиталисты. На втором месте – крупные партии, собравшие, скажем, в обеих столицах сотню или две сотни тысяч голосов. На третьем месте – более мелкие партии и затем любая группа граждан, достигшая определённого числа членов или собравшая столько-то подписей. <���…> Вот это была бы настоящая свобода печати ДЛЯ ВСЕХ, а не для богачей, вот это был бы разрыв с тем проклятым, холопским прошлым, которое заставляет нас терпеть захват богачами великого дела осведомления и обучения крестьянства.

(То же)

1171

Очень хорошо, господа, но чем же отличается тогда понятие «революционный демократ» от понятия холопа и хама? Что хамы способны весело хохотать, когда «их» министр, отличающийся редкой наивностью или редкой тупостью, докладывает им, как Керенский гоняет министров (чтобы за спиной народа и «без лишних глаз» договариваться с корниловцами), это естественно. Что холопы молчат, когда «их» министр, взявший как будто всерьёз всеобщие фразы о мире, не понявший их лицемерия, признаётся, что ему даже не отвечали на вопрос о реальных шагах к миру, это не удивительно. Ибо холопам так и полагается – давать себя надувать правительству. Но при чем же тут революционность, при чем же тут демократизм?? Удивительно ли было бы, если бы у революционных солдат и рабочих явилась мысль: «Хорошо бы, кабы потолок Александринки провалился и раздавил всю эту банду хамских душонок…».

(О героях подлога и об ошибках большевиков, 5 октября)

1172

К чему было метать бисер <���Апфельбауму и Розенфельду> перед друзьями Керенского? К чему было отвлекать пролетарские силы на комедийное совещание [109] Всероссийское демократическое совещание. ? Почему бы те же делегации столь мирно и законно не отправить бы по казармам и наиболее отсталым фабрикам? Это было бы в миллион раз полезнее, насущнее, серьёзнее, дельнее, чем путешествие к Александринке и разговоры с кооператорами, сочувствующими «Единству» и Керенскому. Десять убеждённых солдат или рабочих из отсталой фабрики СТОЯТ В ТЫСЯЧУ РАЗ БОЛЬШЕ, чем СОТНЯ подтасованных Либерданами [110] Презрительная кличка, образованная из псевдонимов М.Гольдмана (Либер) и Ф. Гурвича (Дан). делегатов от разных делегаций. Использование парламентаризма – особенно в революционные времена – состоит вовсе не в том, чтобы терять дорогое время на представителей гнилья, а в том, чтобы УЧИТЬ МАССЫ НА ПРИМЕРЕ ГНИЛЬЯ.

Почему бы тем же пролетарским делегациям не «использовать» Совещания так, чтобы издать и ПОКАЗАТЬ по казармам и фабрикам, скажем, два плаката в объяснение того, что Совещание есть комедия? На одном плакате можно бы изобразить Зарудного в дурацком колпаке, пляшущего на подмостках и поющего песенку: «Нас Керенский ОТСТАВИЛ, нас Керенский ОСТАВИЛ». А кругом Церетели, Чернев, Скобелев, кооператор под ручку с Гольдманом и Гурвичем, – все покатывающиеся со смеху. Подпись: «ИМ ВЕСЕЛО».

Плакат второй. Тот же Зарудный перед той же публикой говорит: «Я полтора месяца спрашивал о мире. Я НЕ ПОЛУЧИЛ ОТВЕТА. Публика молчит, лицам придана «государственная солидность». Особенно солиден Церетели, который пишет незаметно в свою записную книжку: «Этакий балбес Зарудный! Такому олуху навоз бы возить, а не министром быть! Защитник коалиции, а режет её хуже сотни большевиков! Был министром, а не научился говорить по-министерски, что-де я полтора месяца неуклонно следил за ростом кампании за мир и что я-де убежден в окончательном успехе этой кампании именно при коалиции в связи с великой идеей Стокгольма и прочее и прочее. Ведь тогда бы и Зарудного та же «Русская Воля» восхваляла как рыцаря русской революции».

Подпись: «революционно-демократическое» совещание публичных мужчин.