Маркус Редикер - Корабль рабов

Работорговля прежде всего давала наличность — рост заработной платы за два или три месяца. Это был соблазн, который заставлял матросов присоединиться к торговле, которую они не любили. Простой моряк получал от 4 до 6 ф. ст. (в 1760 г.), что по сегодняшним меркам составило бы между 1000 и 1500 долл., это значительная денежная сумма для бедного человека, особенно в тяжелые времена, а у него была семья, которую нужно кормить. Иногда деньги приводили к дикому и распутному разгулу. Таможенник в Ливерпуле настаивал на этом пункте перед парламентом в 1788 г. Матросы были «беспечным сборищем людей», которые жили только днем сегодняшним и не думали о завтрашнем, поэтому аванс «приводит большую часть из них в самые опасные рейсы». Этот стереотип, несмотря ни на что, отражал истинное положение вещей. Как пролетарии без других средств к существованию, матросы мечтали и нуждались в наличности, даже когда ее цена была непомерно высокой [317].

Работорговля предлагала перспективы роста в должности, хотя и ограниченные, как подчеркнула историк Эмма Кристофер. Как в любой торговле, способные и честолюбивые люди могли бы подняться по этой лестнице, особенно когда умирали те, кто занимал более высокий пост, что в таких плаваниях случалось часто. Силас Толд прошел три рейса как ученик и только затем поднялся выше. Только после более десяти рейсов Генри Эллисон поднялся от положения юнги, как сам он свидетельствовал в 1790 г.: «Должность стрелка была самой высокой из тех, что у меня были когда-либо». Он преодолел стену, которая отделяла бедных от тех, кто получил какое-то образование, необходимое для изучения навигации и ведения журналов [318].

Матросы на работорговых судах были «самой разношерстной командой во всем мире». Многие, возможно даже большинство, были британцами в широком смысле слова — жителями Англии, Шотландии, Уэльса, Ирландии, британских колоний, — но на судах было много других европейцев, африканцев, выходцев из Азии и др. Команда корабля «Брюс Гроув» состояла из 31 человека, в том числе четырех шведов, португальца, индуса и даже черного повара. Американское судно «Тартар» обслуживала меньшая, но не менее разноцветная команда из 14 человек — из Соединенных Штатов (Массачусетса в Южной Каролине), Дании, Франции, Пруссии, Сицилии и Швеции. Бондарь был «почетным гражданином» Сан-Доминго, новой революционной республики на Гаити, а кок судна родился в Рио-Понгас на Наветренном берегу в Африке [319].

Как и кок с «Тартара», многие матросы присоединились к работорговому судну на африканском побережье, и у многих народов, таких как фанти и кру, был морской опыт. Некоторые были grumettoes — кто работал в течение короткого времени на борту работорговых судов на побережье. Другие совершили трансатлантические рейсы. Журнал заработной платы на корабле «Ястреб», которым командовал капитан Джон Смейл и чья команда была набрана от Ливерпуля до Золотого берега и реки Камерун и Сан-Лусии в 1780-1781 гг., перечисляет имена: Акуэй, Ланселоте Эбби, Куджо, Кваши, Ливерпуль и Джо Дик — все они были людьми народа фанти, работавшими за жалованье. Четверым из них дали аванс золотом еще на африканском побережье. Свободные матросы африканского происхождения также присоединялись к судам, когда их рейсы начались в европейских и американских портах, не в последнюю очередь из-за того, что у них было мало возможностей для трудоустройства и мореходство было одним из самых открытых и доступных способов заработать на жизнь. Джеймс Филд Стенфилд, возможно, не понимал ни мотивов этих людей, ни соблазна в виде денег для тех матросов, которые были беднее его, что, в свою очередь, заставляло его недооценивать роль выбора, необходимого для многих [320].

Каждый моряк, который пришел на борт работоргового корабля, делал это в рамках классовых взаимоотношений. Он подписывал контракт с торговцем и капитаном, поставив иногда только крест вместо имени, чтобы трудиться за денежное вознаграждение. В течение следующих 10-14 месяцев все они будут вести совместную жизнь на корабле: плыть в Африку и Америку, выполнять различные виды работ, жить, есть и спать в условиях твердой иерархии и жестокой дисциплины. Они были частью миниатюры, осколком классового общества на судне [321].

Все же каждый матрос не поднимался на борт как самостоятельная личность. В большинстве случаев он принадлежал сильной и самобытной культуре, как выяснил Сэмюэл Робинсон во время двух рейсов, когда он мальчишкой плавал на борту работорговых судов в 1800 и 1804 гг. Матросы, у которых он учился, выработали свой собственный способ изъясняться (этот язык был полон морских фраз и метафор), собственную походку (широко шагая, чтобы сохранить равновесие на палубе во время качки), собственный способ видеть и воздействовать на мир. Все это было основано на их совместной и опасной работе. Жизни матросов зависели друг от друга, и их социальные отношения отражали эту главную истину. Робинсон отметил, что у них была «сильная привязанность друг к другу и к своему кораблю». Солидарность была профессиональной повесткой дня, и любимой поговоркой среди матросов была «Один и все».

Робинсон также отметил, что матросы испытывали привязанность к своей работе, поскольку плавание было единственной жизнью для человека, сильного духом. С аутсайдерами этой культуры могли и поступали одинаково. Моряки мало уважали сухопутных жителей и презирали солдат, с которыми они дрались по любому поводу. Последствия этого для африканцев, особенно выходцев из внутренних районов, будут весьма значительными. На борту судна матросы издевались над мальчишками и новичками, они могли их бить и мучить. Но постепенно за долгое время плавания новые члены постепенно входили в мир матросов, частично обучившись работе, частично пройдя ритуальное посвящение, как, например, когда новичков крестил Нептун при «пересечении линии» тропика Рака или экватора в первом же дальнем рейсе. Эмма Кристофер отметила, что матросы практиковали «вымышленное родство», чтобы включить в свой круг рабочих разных специальностей, национальностей, культур и расовой принадлежности. Разношерстная команда нашла единство в работе. Они становились «просмоленными братьями».

Учиться быть матросом означало уметь встречать без страха опасность и жить так, как хотелось. Физическое и умственное превосходство было поэтому основой культуры матросов, как Робинсон отметил: «Было хорошо известно, что моряки, как класс, имеют веселый, безрассудный характер, они склонны видеть во всем светлые стороны и стойко переносят лишения и усталость, которые привели бы в уныние и парализовали любых других людей, и то, что они считают комфортом, является лишь скрытым страданием». Пережитые вместе опасности и страдания матросов создали определенную этику взаимопомощи. Робинсон выяснил, что матросы были «добры, чистосердечны и щедры». Это была не просто моральная позиция, но стратегия выживания, основанная на понимании факта, что распределение рисков спасает всех. Лучше поделиться тем, что у тебя есть, в надежде, что кто-то другой поделится с тобой, когда у тебя ничего не будет, чем-нибудь или всем, что будет у «просмоленного брата». В результате такой уверенности, как отметил Робинсон, «стремление к богатству считается подлостью, не достойной никого, кроме самого низкого негодяя».