Маркус Редикер - Корабль рабов

Пока судно заполнялось, моряки следили за повседневной жизнью пленников в трюме и на главной палубе. В трюме моряки помогали «рабам убираться», т. е. чистить те места, где каждый раб сидел или лежал во время Среднего пути. Главный помощник и боцман, с плетью кошкой-девятихвосткой в руке, контролировали эту уборку; второй помощник и стрелок следили за женщинами. Моряки помогали сковывать невольников вместе, «следя за их руками и ногами и заставляя их сидеть при этом неподвижно». Того, кто «не добирался быстро до своего места», подгоняли «кошкой». Джордж Миллар, который служил на корабле «Кентербери» во время рейса в Старый Калабар в 1767 г., писал: «Я должен был заботиться о рабах, следить за уборкой и не давать им драться друг с другом» [328].

Когда невольники находились на главной палубе в течение дневных часов, часть матросов спускалась в трюм, чтобы убрать их помещения. Иногда эта работа выполнялась непосредственно невольниками, но чаще матросами, которые искренне презирали такое занятие. У этой работы было несколько видов, что-то было повседневной обязанностью, что-то нужно было делать по необходимости. Постоянной задачей был вынос бочек с нечистотами. Александр Фальконбридж писал: «В каждом помещении стояли три или четыре больших ведра конической формы, около двух футов в диаметре в основании и одного фута сверху; к ним, когда необходимо, подходили негры». Матросы также натирали палубу, используя песок и другие абразивы, чтобы удалить высушенную грязь, рвоту и слизь. Один раз в неделю или две матросы после чистки окуривали помещения разными способами. Капитан Уильям Литтлтон требовал поставить «раскаленный брусок в уксус», чтобы дым проникал повсюду. Моряк Сэмюэл Робинсон писал, что на судне нижняя палуба «сохранялась в идеальном порядке, она была вымыта и вычищена песком два раза в неделю, просушена с помощью жаровен и окурена уксусом и табачным дымом; в то время как большие бадьи с нечистотами закрывались и устанавливались на надлежащих расстояниях» [329].

Другая ненавистная работа матросов заключалась в охране трюма и рабов. Не все капитаны требовали этого; некоторые считали достаточным запирать рабов внизу и проверять их только утром. Но на многих судах капитаны требовали выполнять эту обязанность, и Уильям Баттерворт оставил детальный отчет о том, к чему это приводило. После неудавшегося бунта капитан Дженкинс Эванс «посчитал необходимым, чтобы один человек находился в мужском помещении по ночам». Когда Баттерворт услышал, что настала его очередь идти туда, он чуть не умер от ужаса. Он подумал: «Незавидная ситуация!» Но поскольку это был приказ, он и второй матрос были назначены нести вахту именно в трюме. Мечтая, чтобы невольники оказались бы в своих «родных лесах» и чтобы сам он находился в безопасности «в родном городе», Баттерворт спрятался, чтобы избежать этой обязанности. Но напрасно: его нашли и отправили вниз на четыре часа. Когда Баттерворт добрался до своего поста, он нашел человека, которого должен был сменить «на самом верху лестницы», ведущей в трюм, «его руки крепко сжимали решетку, а в глазах стояли слезы». Он был напуган, как и Баттерворт, который сел столь далеко от рабов, как только мог, «на самом почтительном расстоянии». Время шло медленно, пока он слушал звон кандалов на невольниках из племени короманти и главарей из народа игбо после бунта, которых сковали цепью по десять человек. Баттерворт был в шоке от того, что вскоре был вынужден встать на вторую четырехчасовую вахту, во время которой ему пришлось использовать свою кошку-девятихвостку (которую он назвал «мандатом власти на нижней палубе») и ударить «старого преступника». Тот, хотя и был закован, смог приблизиться к нему. Баттерворт хотел спать, но боялся, что его разорвут на части, если он задремлет. Он начал медленно говорить с невольниками игбо около лестницы, надеясь найти в них союзников. На следующий день во время новой смены он решил, что его политика сработала, и она дает ему гарантию безопасности. Немного позже он узнал, что планировался новый бунт. У двоих мужчин, которых Баттерворт «охранял», оказались большие ножи. Очевидно, его посчитали слишком незначительной мишенью [330].

Именно поэтому другой важной обязанностью матросов был ежедневный поиск у пленников острых инструментов или каких-либо предметов, которые можно было использовать в качестве оружия против команды в случае восстания, или против себя в случае самоубийства, или друг против друга в частых ссорах, которые вспыхивали в жарких, переполненных трюмах. На некоторых судах это значило обрезать ногти потенциальным мятежникам. Все матросы должны были следить за более свободными женщинами и детьми, чтобы они не передавали инструменты через решетку вниз в трюм. Матросов посылали вниз, чтобы они пресекали драки, которые вспыхивали во время конфликтов из-за мест, болезней, чистоты или из-за культурных различий. Хвастаясь своей человечностью (без очевидной иронии), работорговец Роберт Норрис объяснял, что такое внимание было необходимо, чтобы «сильные не угнетали слабых» [331].

Каждое утро около восьми часов, если погода была хорошая, одни матросы брали оружие, в то время как другие выводили невольников снизу, ставя мужчин перед баррикадой, женщин и детей — в кормовой части. После того как мужчин заковывали в цепь на палубе, матросы помогали им вымыть сначала лица и руки, затем тела, пока врач ходил рядом, слушал жалобы и искал первые признаки болезней. Около десяти часов матросы раздавали завтрак, который обычно состоял из африканской пищи в зависимости от того, из какой местности был невольник: рис для жителей Сенегамбии и Наветренного берега, зерна для жителей Золотого берега, ямс для людей из заливов Бенин и Биафра. Матросы также разливали в миски воду. После еды они собрали посуду и ложки и все это мыли. В полдень приходило время других дел. Важная роль среди них отводилась так называемым «танцам».

Врачи и работорговцы полагали, что упражнения помогут поддержать здоровье невольников. Поэтому каждый день африканцы были обязаны танцевать (а на многих судах и петь). Танец мог принимать разные свободно выбранные формы под аккомпанемент африканских инструментов (играли в основном женщины) или тоскливого звона цепей (звенели в основном мужчины). Некоторые отказывались принимать участие в этих упражнениях, другие делали это тайком. К тем, кто отказывался, приходила «кошка», которой владел помощник или боцман.

То же самое касалось приема пищи: некоторые люди отказывались есть, преднамеренно или из-за болезни и подавленности. Насилие вынуждало их подчиняться. Идеальным инструментом принуждения была вездесущая «кошка», к которой прибегали офицеры. Многочисленные свидетели отмечали, что она тем не менее срабатывала не всегда: многие все равно отказывались есть, принуждая применить к ним другие, более сильные средства, включая раскаленный уголь и, наконец, speculum oris — расширитель рта. Матросы помогали проводить эти пытки, но инициативу на себя не брали.