Иван Саблин - Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Впрочем, объединенным усилиям по экспорту революции через ДВР препятствовал не только краснощёковский регионализм, проявившийся в попытке сделать Читу центром всех действий большевиков на российском Дальнем Востоке и в Восточной Азии, но и национализм. Корейская секция (бывшее Корейское бюро при Дальбюро) жаловалась Министерству иностранных дел ДВР, что Всекорейский национальный совет и корейские партизаны отказываются ей повиноваться, утверждала, что Всекорейский национальный совет опасен для республики, поскольку ведет антияпонскую деятельность, и просила Амурский народно-революционный комитет (областную администрацию) ликвидировать его [622].

Русский национализм стал особенно заметен, когда речь зашла о защите интересов меньшинств в ДВР. 14 октября 1920 года Политбюро приняло решение оказать помощь Монгольской народной партии и, чтобы добиться поддержки монголоязычных коренных народов бывшей Российской империи, предоставить автономию калмыкам и бурят-монголам. Решение было принято в русле рекомендаций Ринчино, который утверждал, что деколонизация бывшей Российской империи покажет привлекательность социалистической деколонизации и облегчит распространение советского влияния в Азии. После образования единой ДВР Бурятский народно-революционный комитет переехал в Читу и в ноябре 1920 года предложил создать областную автономию для бурят-монголов в подчинении специального министерства туземных дел. Но власти ДВР отложили осуществление резолюции Политбюро, признав местные бурятские ведомства органами национального самоуправления лишь 17 января 1921 года. Вопрос автономии остался открытым: официально Бурятский народно-революционный комитет обладал правами лишь в культурных вопросах [623]. Предложение Ринчино позволить бурятам отделиться от России и присоединиться к Монголии, которая, в свою очередь, должна была стать частью Китайской Федерации, получило поддержку Янсона и Карахана, но было отвергнуто московским Народным комиссариатом по делам национальностей (Наркомнацем) [624].

Поскольку ДВР не сумела объединить весь российский Дальний Восток и создать впечатление независимой от Советской России демократической республики, а Иркутск стал главным оперативным центром Коминтерна в Восточной Азии, Сиббюро 21 декабря 1920 года выступило с предложением о ликвидации буферного государства. Но Пленум ЦК, состоявшийся в начале января 1921 года, принял решение о недопустимости немедленной советизации ДВР. Никифоров лично явился защищать ДВР перед московским руководством. Вместе с Чичериным он вошел в специально созданную комиссию по выработке экономической и внешней политики ДВР [625]. По словам Никифорова, Ленин сказал, что ДВР может доказать миру: большевики способны организовать буржуазную республику и управлять ею. Действительно, решения комиссии, одобренные Политбюро и включенные в новые «Краткие тезисы по Дальневосточной республике» 12 января 1921 года, предусматривали, что экономическая система ДВР будет промежуточной между капиталистической и социалистической, предвосхитив переход самой РСФСР к НЭПу в этом же году. Но и новый план не предусматривал создания в ДВР настоящего парламентаризма [626].

Умеренные социалисты, большевики-«регионалисты» и большевики – «российские националисты» сумели убедить московское руководство РКП(б), что лучшим способом сохранить Дальний Восток для России станет формирование в регионе буферного государства. В начале 1920 года могли быть разные мнения о японской опасности для cоветской власти, но после событий в Николаевске она стала вполне реальной. В марте и апреле 1920 года японское командование считало, что Временное правительство Дальнего Востока не особо отличается от отряда Тряпицына, подрывая надежду на плавную советизацию региона.

На протяжении следующих месяцев дальневосточные большевики сумели перехватить националистическую повестку, актуальную для населения. Они взяли на вооружение оборончество меньшевиков периода Первой мировой войны, применив его к Японии и заявляя, что их интернационалистская партия является защитником русского народа, а классовая эксклюзивность не противоречит идее национальной солидарности. Формирование владивостокского предпарламента и коалиционного кабинета и их успешная деятельность показали, что перед лицом внешней опасности национальный консенсус возможен. Но большевики не считали эту ситуацию долговечной. Верхнеудинские большевики склонялись к неприемлемости полудемократического правительства в принципе, а владивостокская группа использовала крестьянскую фракцию Временного народного собрания Дальнего Востока как ширму для своей деятельности.

Хотя, в конечном счете, была проведена Конференция областных правительств, большевики в процессе создания единого дальневосточного правительства прибегли к махинациям с представительством вместо того, чтобы идти на уступки оппозиции, тем самым увеличив риск того, что буферное государство не позволит мирно покончить с японской интервенцией. Раскол внутри самой РКП(б) тоже способствовал неудачам во внешней и транснациональной политике. Хотя единая ДВР опиралась не только на штыки – в частности, владивостокское правительство признало Читу столицей путем парламентской процедуры без непосредственной военной угрозы, – фактическая автономия южной части Приморской области сделала возможным продолжение Гражданской войны и японской интервенции.

С весны 1921 года на российском Дальнем Востоке было два правительства, претендовавших на то, что они представляют российскую нацию, – ДВР со столицей в Чите и Приамурское государственное образование с центром во Владивостоке. Оба правительства выставляли себя представителями «третьего пути» [627]в Гражданской войне и защитниками российской нации от ее главных врагов – Японии и реакционеров (в случае ДВР) или антинациональных большевиков (в случае Приамурского государственного образования). Оба правительства использовали язык леволиберального имперского национализма, выдвигая на передний план демократическую самоорганизацию: ДВР апеллировала к идеям демократических социалистов, а Приамурское государственное образование опиралось на либеральный и умеренно националистический дискурсы. Но в обоих случаях «третий путь» был не более чем уловкой, рассчитанной как на иностранную, так и на российскую аудиторию. Дальневосточная республика, структура которой напоминала социалистические проекты Февральской революции, имела законодательный парламент и гарантировала национальным меньшинствам право на автономию. Но на практике она была автократическим государством под контролем большевиков. Фактической властью были Правительство ДВР (коллективный «президент») и Дальбюро, а сама республика была подчинена Советской России. Приамурское государственное образование, выставлявшее напоказ свое демократическое правительство и экономические свободы, на деле управлялось такой же автократической властью в лице Временного Приамурского правительства (органа из нескольких человек). Кроме того, выдвинутые им лозунги российской национальной независимости плохо сочетались с его зависимостью от Японии [628].