Иван Саблин - Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Сотрудничество между Министерством иностранных дел, китайскими консульствами и китайскими организациями способствовало достижению еще одной важнейшей цели ДВР – установлению дружественных отношений с государствами Восточной Азии для стимуляции торговли и смягчения дипломатической изоляции Советской России. Способствовало сотрудничеству и присутствие на китайской земле множества российских граждан. По обращению китайских организаций и консульств и под их гарантию Министерство иностранных дел добивалось освобождения из-под стражи арестованных китайских граждан, в том числе главы верхнеудинского отделения Восточно-Сибирского китайского национального союза, задержанного Госполитохраной. Некоторые китайские граждане получили право покинуть ДВР и вернуться в Китай без уплаты выездных сборов [757]. Кроме того, китайские организации сумели смягчить экономический режим ДВР для китайцев. Например, Хун Яо, председатель правления Восточно-Китайского национального союза, обратился к властям Забайкальской области с протестом против обысков и реквизиций у китайских купцов в Нерчинске и добился возвращения конфискованных средств [758].

В отличие от китайцев и японцев, к которым относились как к иностранным подданным, имевшим свои независимые государства, тем национальностям, у которых были новые независимые государства на территории бывшей Российской империи, приходилось сложнее. Патриотизм более не требовал подчинения российскому правительству. У украинцев была Украина (или хотя бы представление о ней), куда многие хотели вернуться; многие поляки, латыши и эстонцы уехали в свои получившие независимость страны [759]. Власти ДВР не поддерживали репатриацию и эмиграцию. Осенью 1921 года Чита отказалась признавать иностранными гражданами тех, кто родился на территории Латвии, Литвы, Эстонии и Польши, но мог подтвердить свое иностранное гражданство из-за отсутствия соглашений между этими странами и ДВР [760].

Временное Приамурское правительство никогда не рассматривало возможность создания территориальных автономий. В этом отношении оно следовало подходу колчаковской администрации, представляя себе будущую Россию единой и неделимой. Но отсутствие отчетливо сформулированной политики управления разнообразием не всегда отталкивало меньшинства от Владивостока и других центров антибольшевистской оппозиции. В войсках Унгерна были бурят-монголы, несмотря на конфликт между известными бурят-монгольскими политиками и Семёновым. Многие корейцы поддержали переворот Меркулова. 2 июня 1921 года никольск-уссурийская газета «Приморская мысль» опубликовала приветствие Я. А. Кима, председателя Центрального правления корейских национальных обществ в Приморской области, генерал-лейтенанту Иннокентию Семеновичу Смолину, караиму по происхождению и командиру каппелевцев. В этом обращении Я. А. Ким от лица 100 тысяч корейских жителей Южно-Уссурийского края приветствовал передачу власти умеренным элементам и выражал надежду, что интересы корейского населения тоже будут учтены. Смолин ответил, что этот вопрос не входит в его полномочия. Более того, он назвал корейцев и русских «соседними и дружественными народами», не включая тем самым корейцев в состав российской нации. Несмотря на это, некоторые корейские депутаты предпочли покинуть парламент ДВР, чтобы попытать счастья на выборах в будущее Приамурское Yародное собрание. К. П. Ким, Тихон Вениаминович Огай, Яков Андреевич Ким и Лев Петрович Цой были избраны в новый владивостокский парламент [761].

Украинские активисты тоже отнеслись к Временному Приамурскому правительству терпимо и ожидали, что оно удовлетворит культурно-национальные нужды украинского народа. В интервью украинской газете В. Ф. Иванов утверждал, что его кабинет поддерживает принципы культурно-национальной автономии. Хотя владивостокское правительство так и не приняло никаких конкретных положений о меньшинствах [762], местные органы самоуправления занялись рядом вопросов, связанных с корейцами. В июле 1921 года Никольск-Уссурийская уездная земская управа обсудила реформу русских школ в корейских деревнях, рассмотрев возможность введения корейского языка как отдельного предмета, и предложила изучить перспективы этой реформы вместе с корейскими депутатами Приморского областного земского собрания [763].

Впрочем, перспективы национального самоопределения в Приамурском государственном образовании все равно выглядели неважно, как в силу отношения к этому вопросу многих представителей приамурских властей, так и в силу общего неуважения к таким учреждениям, как земства и парламент. 6 сентября 1921 года «Приморская мысль» сообщила, что корейские организации обратились в Никольск-Уссурийскую городскую управу с просьбой об отводе земельных наделов и жалобой на дискриминационную политику – даже те корейцы, которые были российскими гражданами, должны были прожить на одном месте десять лет, чтобы получить право выкупа земли в собственность, в то время как на других граждан подобные ограничения не накладывались. Городские депутаты и чиновники разошлись во мнениях по этому вопросу. Некоторые указывали на «корейское засилье» и заявляли, что корейцы совсем не считаются с русскими. Другие выступали против дискриминации по этнической принадлежности. Одержали верх противники корейцев. Городская дума не только сохранила ценз оседлости для корейцев с российским гражданством, но и вновь ввела ассимиляционную политику в стиле царской России, потребовав, чтобы все постройки были «обязательно русского типа» [764].

Межэтнические трения, безусловно, вносили свою лепту в эксклюзивный национализм приамурских властей. В августе 1921 года «Приморская мысль» писала о стычках русских, корейцев и китайцев в сельских районах Приамурского государственного образования. В декабре 1921 года владивостокская «Крестьянская газета» потребовала, чтобы чиновники проверили документы корейцев и китайцев в Сучанском уезде и удалили оттуда тех, у кого нет права на жительство. Другие областные газеты тоже писали о конфликтах [765].

Впрочем, эксклюзивный национализм приамурских властей был в то же время иррациональным и независимым от реальной конкуренции между этническими группами. Как и в других белых государственных образованиях Гражданской войны, во Владивостоке был широко распространен антисемитизм. Временное Приамурское правительство даже было вынуждено предостеречь население от еврейских погромов, сообщив в официальном заявлении, опубликованном, скорее всего, летом 1921 года, что антисемитские листовки изготовляются коммунистами [766]. Но антисемитская риторика звучала и в ходе дебатов в Приамурском народном собрании, а значит, листовки вполне могли исходить от несоциалистов [767]. Наконец, осенью 1921 года само Временное Приамурское правительство прибегло к откровенно антисемитским формулировкам, обратившись в Токио с просьбой отложить вывод войск и предоставить огнестрельное оружие для борьбы против «банд Дальневосточной республики, состоящих из преступных и интернационалистских элементов и возглавляемых чуждой русскому населению еврейской властью» [768].