Леонид Млечин - Кто взорвал Америку?

Майнхоф написала из тюрьмы:

«Мы не оплакиваем мертвого судью Денкмана. Мы радуемся его казни. Эта акция была необходима потому, что она показала каждой судейской и чиновной свинье, что и он — и уже сегодня — может быть привлечен к ответственности. Эта акция была необходима потому, что она положила конец разговорам о всемогуществе государственного аппарата…

Мы утверждаем, что человек в форме — свинья. Он не человеческое существо, и мы должны относиться к нему исходя из этого. Бессмысленно пытаться разговаривать с этими людьми, и естественно, что применение оружия позволительно».

В какой-то момент примерно шестьдесят заключенных членов «Фракции Красной армии» и других леворадикальных групп — проводили голодовку по всем тюрьмам ФРГ. Но правительство не шло на уступки, и, убедившись, что голодовки не помогают, осужденные один за другим прекратили протест. Все, кроме лидеров «Красной армии», которые решили покончить жизнь самоубийством.

Служащие тюрьмы обнаружили заключенную Ангелику Шпайтель на полу ее камеры в кельнской тюрьме. Она перерезала себе вены и истекала кровью. На оконном переплете висели обрывки простыни и колготок, связанные друг с другом в петлю. Ангелика первоначально пыталась повеситься.

Баадер, Энсслин и Распе были приговорены к пожизненному заключению — за четыре убийства и тридцать четыре попытки совершения убийства. Они решили уйти из жизни. И в один и тот же день покончили с собой; их соратники пытались назвать это убийством и обвиняли власти в жестокой расправе.

Баадер был левша, но следы пороха и кровь были найдены на его правой руке. И выстрел был произведен в затылок, что крайне редко встречается при самоубийствах. Все это стало поводом для сомнений — не убили ли его? Но эксперты пришли к выводу, что Баадер сделал это специально: в качестве последней мести тюремщикам. Он нажал спусковой крючок не указательным, а большим пальцем.

Гудрун Энсслин повесилась. Она очень исхудала. Повесилась на электропроводе, дважды обмотав его вокруг шеи. Никаких следов насилия эксперты не обнаружили. Предположение, что ее убили, а потом повесили, было отвергнуто — характерный рубец от петли на шее был прижизненным повреждением.

Ее не могли и силой засунуть в петлю, потому что в таких случаях жертву нужно крепко держать, и остаются кровоизлияния в тканях. В ее крови не было ни алкоголя, ни каких-либо других видов токсичных или иных препаратов, которые могли свидетельствовать об отравлении или о приведении в бессознательное состояние.

Расследование самоубийств Баадера, Энсслин и Распе продолжалось долго. Генеральный прокурор обвинил их адвокатов в том, что они проносили в тюрьму оружие и даже взрывчатку — их никто не осматривал. Парламентское расследование установило, что надзиратели время от времени разрешали осужденным ходить по тюрьме или собираться в одной из камер. Они могли общаться с другими заключенными, которые, вероятно, и передали им деньги и оружие.

Для осужденных террористов в западном крыле тюрьмы города Целле оборудовали десять звуконепроницаемых камер: в них не слышно ни звуков из соседних камер, ни шагов в коридоре. Дождь можно видеть в окно, но не слышно звука капели. Не слышно даже звука проходящих мимо поездов.

В западнобёрлинской тюрьме Моабит построили камеры-одиночки, заключенные круглосуточно контролировались с помощью телекамер. Но и это не помогло.

В один субботний день Ульрику Майнхоф нашли мертвой в ее камере. Она висела в петле, скрученной из полотенца и прикрепленной к оконной решетке.

Ее родственники и товарищи по «Фракции Красной армии» утверждали, что Майнхоф убили власти. Ее смерть ознаменовалась вербовкой новых членов группы и новыми террористическими акциями. Со временем несколько террористов, которые предпочли прекратить борьбу, признались, что с самого начала знали: Ульрику Майнхоф никто не убивал, она совершила самоубийство, но следовало утверждать обратное, чтобы иметь повод для продолжения борьбы.

Французский философ Андре Глюксман полагает, что каждые двадцать лет новое поколение заявляет о себе на полях сражений или в демонстрациях протеста. Очередная смена поколений произошла в 1967–1968 годах, когда во многих странах восстала молодежь.

После этого мир стал иным. Не изменилось социально-экономическое устройство ни одного государства, но изменился химический состав атмосферы, в которой живет общество. Справедливо назвать те события революцией. Но это была, если можно так выразиться, революция духа. Ломая стену молчания, лжи, ханжества, унижения, сокрушая закоснелые формы существования общества, взбунтовавшаяся молодежь помогла осознать ценность и достоинство человеческой жизни.

Парижские студенты в мае 1968 года сооружали баррикады, но не хватались за оружие и ни в кого не стреляли. Они предлагали остановиться и задуматься.

Они добились своей цели. Им не только разрешили слушать любую музыку, носить длинные прически и одеваться так, как кому заблагорассудится. Они заставили общество задуматься над такими проблемами, как противоречие между духом и властью. Но этих бунтовщиков принято упрекать в непоследовательности, в склонности к балагану.

Последовательность — качество положительное, пока оно не переходит в тупое упрямство и узость мышления. Тухлые яйца и булыжники приличной тяжести входили в арсенал студентов. После баррикад — что могло стать следующим шагом? Винтовки и бомбы? Это была историческая развилка, которая развела взбунтовавшуюся молодежь в разные стороны.

Один из лидеров парижской молодежи Даниэль Кон-Бендит после 1968-го ушел работать воспитателем в детский сад, потом примкнул к движению «зеленых». Он разошелся во мнениях с теоретиками ультралевого террора, которые полагали, что с помощью революционного насилия можно ускорить процессы преобразования общества.

А некоторая часть молодых бунтовщиков взялась за оружие. И с тех пор в Париже повсюду — даже на Елисейских полях — разгуливают автоматчики: французы боятся террористов. Правда, теперь они в основном боятся алжирских боевиков.

В Париже я когда-то беседовал с человеком, которого ультралевые террористы считали одним из своих учителей.

Не так-то просто попасть в Елисейский дворец — резиденцию президента Французской Республики, даже если тебя ждут и ты пришел точно к назначенному времени. Пришлось томиться на небольшом крылечке, в окружении полицейских, пока дежурные за запертой дверью выясняли то, что им положено знать.

Потом мне выдали карточку «Посетитель Елисейского дворца» — взамен паспорта, который первым делом отобрали. Охранник по внутреннему дворику провел к подъезду, на втором этаже передал — с рук на руки — местному дежурному. Тот проводил в приемную — небольшую комнату без окон, с деревянной вешалкой. Не успел скинуть плащ, секретарь распахнула дверь, и я, от волнения едва не растеряв все свое хозяйство — магнитофон, фотоаппарат, блокнот, ручки, — оказался лицом к лицу с человеком, чье имя, окруженное героическим ореолом, было известно мне еще с юности.