Иван Плотников - Правда истории. Гибель царской семьи

Сама формулировка вопроса на повестке дня, протокольная запись, предельно краткая, содержание и характер постановления представляются естественными. Собрание было созвано срочно, заготовленного постановления, очевидно, не было, и оно вообще не должно было появляться в подлинном виде никогда, особенно в связи с намеченной казнью всех заключенных дома Ипатьева. Посему распространяться в протоколе было без надобности. Не все было решено, продумано и по вопросу предстоящего сообщения для печати и т.д. Тут все ясно, в том числе и язык документа: выражение «ликвидировать» широко употреблялось в большевистских кругах. С пониманием можно воспринять формулировку: «...привести... в исполнение не позднее 18-го июля 1918 года», ибо «ликвидировать» по решению Москвы следовало быстро, но для этого требовалась хоть и спешная, но большая техническая подготовка. Тем не менее временные рамки были очень жесткими. Вероятно, 18 июля как крайний срок «ликвидации» был оговорен в Москве, примерный срок не мог не оговариваться.

Склоняясь к выводу о сфабрикованности документа (нестандартный бланк, как и наименование руководящего органа Урала, неидентичность подписи и ошибочное написание фамилии Голощекина, невыясненность личности А. Мебиуса), автор все же не исключает полностью и обратного. Требуется дальнейшее изучение вопроса, которое из-за состояния источниковой базы пока что предельно затруднено. Но в любом случае, документ представляет определенную историческую ценность. Дело в том, что, даже будучи сфабрикованным, он удивительно полно и разносторонне отражает явление: время, суть и обстоятельства принятия решения об убийстве Царской Семьи и близких ей людей. На этот счет существует целая группа неоспоримых источников и доказательств.

Ш. И. Голощекин вернулся из Москвы точно 14 июля, в воскресный день. В предыдущем разделе на основе официальных сообщений прибывшего вместе с ним А. Е. Лисицына, а также данных агента белых и сведений, добытых Н. А. Соколовым (хотя им и не было показано, что эта дата совершенно точна), доказывается, что так и было. Дата могла быть обозначена человеком или организацией, владеющей информацией 57. Собрание было созвано действительно поздно, и прежде всего потому, что день был воскресный, требовалось срочно известить нужных людей, да большинство их до вечера заняты были лесным гуляньем по поводу возвращения лидера из Москвы. Собрание должно было состояться и состоялось именно вечером или ночью 14 июля. Обратимся к другим известным источникам. П. М. Быков напрямую связывал день приезда Голощекина и проведения решающего собрания, правда, назвав не 14-е, а приблизительную дату — «числа 12 июля» 58. Я. X. Юровский также дает подтверждение этому. «15-го июля утром, — рассказывал он, — приехал Филипп (то есть Голощекин. — И. П.) и сказал, что завтра надо дело ликвидировать», что решение, как он в другом случае говорит, уже состоялось (только в его отсутствие) 59, то есть оно состоялось накануне, 14 июля. Все близкие к областным верхам люди отмечали, что решение принималось узким кругом руководства. Быков писал, что «президиум областного Совета подписал смертный приговор Николаю Романову и его семье», а также, что одновременно «организовать расстрел и назначить день было поручено президиуму совета» 60. В этих положениях как будто просматривается противоречие. Но все становится на свои места, если учесть, что и президиум-то облсовета вечером 14 июля присутствовал лишь частично. Не приглашались, наоборот, всячески обходились его члены — левые эсеры. Не случайно получавший некоторую информацию П. 3. Ермаков потом отметит, что вопрос о расстреле стоял на обсуждении «малого круга президиума» 61. А что значит «узкий круг президиума», без левых эсеров? Это — его большевистская часть, и то, вероятно, не вся, и она же — ядро обкома партии, плюс таковое же от ВРК — персонально почти все те же люди. По принятым нормам, подобные решения принимались не иначе как партийным органом, большевистским ареопагом под прикрытием советского; от имени такового, если требовалось, потом и афишировались.

Кажущаяся тавтология у Быкова объяснима: «организовать расстрел» было приказано — читай, Москвой или от ее имени: лично Голощекиным (и Лисицыным) или же вот таким «узким кругом» — «президиуму совета», имя которого, как органа (а никак не обкома партии или его президиума) и должно было фигурировать в документе. Так все и произошло. Реальная власть к этому времени уже определенно стала партийно-большевистской, прикрытой Советами.

Из «Протокола» видно, что чисто техническая, наиболее грязная часть дела была поручена, как и должно, чекистскому руководителю и коменданту дома Ипатьева Юровскому. Это еще раз подчеркивает, что если документ и поддельный, то его изготовители знали, что к чему, были осведомлены обо всем хорошо. А в этих моментах, при отсутствии, возможно, и в природе иного (скажем, настоящего) документа, заключается особая ценность рассматриваемого. На поверку выходит, что он вполне «накладывается» на другие документальные источники, проясняет их содержание.

Пропустим пока документ № 2, рассмотрим № 3 (сходный с № 1). Речь о протоколе заседания облисполкома с представителями облчека и Ревштаба. Здесь тот же бланк, те же печати, обозначение должностей, руководителей и их подписи: Белобородова, Голощекина («Голочекин»), Мебиуса. Если сам текст протокола, свидетельствующий о том же предстоящем уничтожении Семьи Николая II, не вызывает необходимости специального разбора, то обозначенная выше атрибутика документа его требует. Напомню: здесь и необычный вариант бланка, обнаружить образец которого не удается, и невыясненность личности Мебиуса, и неправильно написанная и не совпадающая с автографом подпись Голощекина. Документ, вероятно, поддельный. В. А. Козлов мотивирует суждение о фальсификации документа практически одним признаком — «опять же» — «Голочекин». Вместе с тем он относительно данного и первого документов высказывается так, что коль скоро совещания были «расширенными», причем в составе всего «Уральского Совета», то в названии (штампе — реквизите) слова «президиум» быть не должно, его «фальсификатор... вставил» 62. Но это были (если состоялись на деле) заседания не всего Уральского Совета, в который входили сотни членов, и даже не его Исполкома, а лишь части президиума с фактическим приглашением на него других лиц. В таких случаях как раз и использовался значащийся на рассматриваемых документах штамп (реквизит). При удалении слова «президиум» он бы просто не соответствовал подлиннику. Приписывания (фальсификации) слова могло бы и не быть (за ненадобностью). У Исполкома облсовета штамп (реквизит) был совсем другим 63.