Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Курфюрст Бранденбургский, герцоги Саксен-Кобургский, Гольштейнский, Мекленбургский, Померанский, регент Вюртемберга, князья Анхальтский, Гессен-Дармштадтский и Баденский, города Любек, Франкфурт-на-Майне, Ульм, Вормс, Шпейер (Шпайер) и Хайльбронн уже поставили свои подписи под обманчивым документом. Плодотворная дипломатия короля Венгрии вручила его отцу бразды правления коалицией, которая изолировала небольшое кальвинистское меньшинство и оттеснило их в непопулярное положение противников мира и союзников иноземцев. Только изгнанный курфюрст Пфальцский, ландграф Гессен-Кассельский и герцог Брауншвейг-Люнебургский оставались за рамками объединенной империи.

За границами Германии позиции императора Фердинанда II представлялись не менее сильными. Враждебность шведского правительства принесла Фердинанду II дружбу Кристиана IV Датского. Фердинанд II берег ее на случай непредвиденных обстоятельств; с ее помощью будет очень удобно внезапно взорвать мину за спиной Оксеншерны. Польский король Владислав IV, сменивший в 1632 году умершего хитроумного Сигизмунда III, поначалу не внушал особой уверенности в роли союзника. Он согласился на двадцатишестилетнее перемирие со Швецией и собирался жениться на Елизавете, старшей дочери Фридриха Чешского, которая и сама вызывала не меньше подозрений. Но король Венгрии вмешался со встречным предложением – предложением руки своей сестры, эрцгерцогини Цецилии-Ренаты, которая, вне всякого сомнения, была куда более подходящей невестой во всех отношениях, кроме личного. Владислав IV поддался соблазну и опять стал другом Австрии.

Для испанской ветви семейства ситуация в Европе складывалась не менее благоприятно. Английское правительство проводило политику европейского нейтралитета, отдавая некоторое предпочтение Испании. В Нидерландах кардинал-инфант своим тактом и обаянием повторил подвиг дона Хуана шестидесятилетней давности и умиротворил фламандцев; теперь, когда Франция и Соединенные провинции активно вооружались против них, фламандцы опасались, что захватчики не освободят их, а разорвут на части между собою, и бросились к Австрийскому дому за защитой своего национального единства.

В Соединенных провинциях существовала весьма влиятельная партия мира, хотя страхи перед последствиями Нёрдлингена временно заставили ее притихнуть. Популярность принца Фредерика-Генриха Оранского ослабела; многие в государстве боялись деспотизма Оранского дома больше, чем Испании. Со временем наличие подобных настроений у части населения неизбежно должно было сказаться на ходе войны.

И однако же Австрийский дом не сумел в полной мере воспользоваться возникшими преимуществами, и его возрождение было обречено. Если бы Филипп IV и Оливарес дали своим союзникам в Австрии и Нидерландах определенную свободу действий и возможность применить собственные силы и интеллект, все могло бы сложиться удачнее. Но они упорно добивались того, чтобы лично руководить процессом, и принуждали императора подчиняться им в обмен на субсидии. Тайным образом они аннулировали полномочия кардинала-инфанта, поручив его же номинальному починенному и собственной креатуре маркизу Айтоне обеспечивать приоритет приказов из Мадрида перед распоряжениями кардинала. Абсолютно некомпетентные в решении простейших задач, стоявших перед их правлением, Оливарес и его сюзерен добивались полной власти над теми, кто был умнее и осведомленнее и фактически находился на месте событий в Германии и Нидерландах.

Кардинал-инфант оказался в безвыходном положении. Как статхаудер (штадтгальтер), подчиняющийся королю Испании, он не имел возможности протестовать. Император и король Венгрии, возможно, могли бы потребовать себе больше свобод, если бы не нуждались в серебре из перуанских рудников. И в итоге все они продали себя ни за грош. Когда волна бедствий неминуемо захлестнула правительство Филиппа IV, все деньги понадобились ему для себя, снабжение прекратилось, и Испания в своем падении потащила за собой и Австрию.

Успехи Габсбургов замаскировали опасности, присущие их позиции, и 1635–1636 годы стали самыми провальными для Бурбонов и Швеции за всю войну. Сразу после подписания Пражского мира взбунтовались войска Банера. Из 23 тысяч человек под его командованием едва ли десятую часть составляли шведы, остальные же состояли из разных иностранцев, в основном немцев. Среди них действовали агенты саксонцев, убеждая их в том, что и долг, и собственные же интересы велят им уйти от шведов. Их дезертирство заставит Оксеншерну заключить мир. Отвергнув мир после Нёрдлингена, он положил их жизни на алтарь безнадежного дела, поскольку у него нет ни денег, чтобы платить им, ни надежд на победу.

В августе 1635 года Оксеншерне удалось слегка погасить растущее недовольство тем, что он отнесся к мятежным командирам как к равноправным союзникам и заключил с ними официальный договор о верности. Однако саксонские агенты продолжали свою агитацию, и вскоре котел недовольства снова забурлил, и Оксеншерна после безуспешных попыток найти денег у союзников предоставил Банеру усмирять свою армию любыми имеющимися способами. Маршал, хам и головорез, который не стеснялся говорить, что думает, не обладал ни достаточной дипломатичностью, чтобы разобраться с ситуацией, ни достаточной грубой силой, которую он, разумеется, с успехом бы применил, будь мятежники в меньшинстве. В октябре он оказался в отчаянной ситуации; целые полки отказывались выполнять его приказы, и он откровенно признался Оксеншерне, что намерен либо лично сдаться Иоганну-Георгу, либо, если повезет, сблефовать и договориться с ним частным образом, выхлопотав хорошие условия для себя и нескольких верных шведов, а мятежники пусть делают что хотят. Эту неминуемую катастрофу, которая означала потерю долины Эльбы и полное прекращение коммуникаций между Стокгольмом и канцлером на Рейне, удалось предотвратить лишь в последнюю минуту. Подписанное с Польшей перемирие освободило большую часть недавно набранных шведских войск, которые держались в боевой готовности на случай польской войны, и они успели вовремя подойти к Банеру, чтобы едва-едва перевесить баланс сил в его пользу. Мятежники, надеясь на успешную кампанию и богатую поживу, поняли, что, пожалуй, им выгоднее добиться своего от напуганного Банера, чем от Иоганна-Георга. Они согласились остаться на стороне шведов, и фактически мятеж прекратился, но о восстановлении какой-либо дисциплины не шло и речи. «К великому моему огорчению, – писал Банер, – каждый командир отдает приказы так, как ему заблагорассудится». И ему действительно оставалось только огорчаться, поскольку любые необдуманные попытки укрепить его авторитет могли привести к новому взрыву. Тем не менее, воспользовавшись восстановленной верностью своей армии для того, чтобы организовать быстрое наступление до прихода зимы, он нанес внезапный удар по форпосту Демиц на Эльбе и разгромил саксонцев у Гольдберга, тем самым вновь заставив свои войска поверить в его полководческие таланты. Лишившись германских союзников, Швеция получила одно преимущество: теперь ее солдаты могли считать всю страну вражеской и пополнять свои запасы за счет еще более безжалостных грабежей, чем они позволяли себе во время лицемерного союзничества якобы ради защиты Германии.