Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Но и этот наступательный бросок шведского маршала и его разношерстной армии скрывал под собой направляющую руку Франции, ибо только вмешательство французского дипломата вовремя обеспечило заключение перемирия с Польшей [82] Гораздо большую роль сыграли война с Россией (1632–1634) и нарастающая напряженность на Украине. и предотвратило крах Банера.

На юге и юго-западе сложилась еще более угрожающая ситуация. Аугсбург сдался после почти шестимесячной осады, и имперцы вошли в город мертвых, где люди походили на призраков, а солдаты падали с ног прямо на боевых постах. Три последних месяца они питались одними кошками, крысами и собаками, а за восемь недель до сдачи горожане разрезали коровьи шкуры, вымачивали и жевали. Одна женщина призналась, что варила и ела труп солдата, умершего у нее в доме. И все-таки победители отметили свой триумф банкетом, гуляли до поздней ночи, пока голодные бюргеры слушали и молча гадали, откуда бы им самим взять еды.

Ханау-на-Майне в условиях не менее страшных с напрасным героизмом продержался более полутора лет. Однажды осада была снята, но потом город снова окружили и в конце концов покорили; командующий гарнизоном, шотландец Джеймс Рамсей по странному снисхождению противника получил возможность остаться в городе как частное лицо.

Поблажка оказалась ошибкой, ибо Рамсей, воспользовавшись своим авторитетом, поднял восстание; но имперцы опередили его, и он закончил свою смелую, хоть и беспринципную карьеру пленником в их руках.

На Рейне испанцы быстро друг за другом взяли города Филипсбург и Трир, а так как Ришелье вовремя не успел прислать войска, Бернгард не смог прийти на выручку Гейдельбергу (Хайдельбергу). В ноябре Галлае вторгся в Лотарингию и там столкнулся со свеженабранной французской армией под личным командованием короля. «На всех них были алые кавалерийские мундиры с серебряными галунами, – писал один из изумленных людей Галласа. – На следующий день они все надели блестящие доспехи с огромными перьями, дивно красивые на вид». Бывалые вояки, грязные, завшивевшие, уже много лет не видели ничего настолько изящного, но холод, голод и болезни быстрее разобрались с французами в перьях, чем с не такими приятными глазу войсками Галласа. Мало-помалу под внимательными взорами имперцев нарядные всадники «поблекли и сдулись», оставив Галласа хозяином положения. Однако стояла зима, и притом лютая; на всей оголодавшей земле не было пропитания ни людям, ни скоту. Чума, вызванная в том году сырой весной и тропическим летом, разлагала армии и государства. Галлае отступил к Цаберну (Саверну), встал там на зимние квартиры, контролируя перевал в Вогезах, и угрожал Франции; но чума и голод, косившие его людей, свели угрозу на нет.

В том же году в Нидерландах французы, внезапно вторгнувшись почти одновременно с объявлением войны, разбили испанские войска под Намюром и пошли на соединение с принцем Оранским в Маастрихте; однако он не спешил соединиться с ними, а Генеральные штаты неблагодарно предложили французам оставить Фландрию в покое и заняться Испанией. Поведение осторожных голландцев вызывалось скорее политическим благоразумием, нежели военной нерадивостью, но оно привело к весьма нежелательным и даже губительным последствиям. Безусловно, трудно было провести черту между сдерживанием испанцев и войной на их уничтожение, но Фредерик-Генрих Оранский категорически недооценил ни рвения, ни популярности кардинала-инфанта. Еще до конца года французы во гневе удалились, и Фредерик-Генрих обнаружил, что потерял Диет, Гох, Геннеп, Лимбург и Шенкеншанс. Таким образом, его границы оказались под угрозой в трех местах, а Маастрихт, его самое ценное завоевание, был почти отрезан.

Французское оружие добилось большего успеха на юге, где Ришелье снова обдумывал создание Северо-Итальянской лиги для борьбы с испанцами и осуществил два успешных вторжения – в Франш-Конте и в Вальтеллину. Вторым командовал Роган, бывший вождь партии гугенотов, чье вероисповедание, по расчетам, должно было расположить к нему протестантских противников испанцев в Граубюндене. Ожидания оправдались, ибо швейцарцы под предводительством одного из своих пасторов, непримиримого Юрга Енача, поднялись и пошли завоевывать и обращать Вальтеллину. Из Тироля и Милана войска были посланы занять ключевую позицию; потерпев поражение подряд в четырех боях, они оставили хозяином долины Рогана от имени швейцарского пастора и французского короля. Но это было единственное выдающееся достижение 1635 года, и Ришелье гораздо больше обязан им личным качествам, энтузиазму и религиозной принадлежности Рогана, нежели своим войскам.

Дипломатия кардинала и его политические амбиции не соответствовали военной мощи страны. Понимая это, он как можно дольше старался избегать открытой войны. Когда же она стала неизбежной, он убеждал Фекьера набрать войска для него в Германии, жалуясь на то, что французские войска ненадежны, плохо обучены, склонны к дезертирству и в основном состоят из протестантов. Еще одну трудность представляла знать; поскольку еще сохранялась феодальная концепция армии, трудно было вести войну так, чтобы не увеличивать могущество любого молодого дворянина, который решил набрать отряд или даже целый полк на своих землях, и дворянство как класс, особенно молодое, было проклятием для Ришелье. Он опасался новой вспышки их претензий к монархии. Кроме того, из них выходили слишком своенравные офицеры. Один молодой дворянин, которому сказали, что королю будет доложено о плохом состоянии его роты, ударил своего командующего по голове и заявил: «Доложите-ка королю вот об этом». С такими войсками Ришелье не мог противостоять Габсбургам с их испанской армией.

С 1633 года он пытался переманить к себе Бернгарда Саксен-Веймарского. Как всегда, его действия преследовали и политические, и военные цели; Фекьер предупредил его, что германские князья с подозрением относятся к французской агрессии на Рейне, и кардинал полагал, что с германским военачальником он будет для них более желанным союзником, чем если просто пошлет на войну французских маршалов.

Бернгард отверг предложения Ришелье в 1633 году, поскольку посчитал их недостаточно выгодными. В 1635 году он оказался более уступчивым; после битвы при Нёрдлингене он распрощался со своим Франконским герцогством и понимал, что теперь уже не Оксеншерна, а Ришелье может дать ему что-то взамен. И он уже решил, что именно, – ландграфство Эльзас. Его притязания вполне соответствовали замыслам Ришелье, поскольку Эльзас, завоеванный германским полководцем, состоящим на содержании у Франции, устраивал его не меньше, чем Эльзас, завоеванный французскими войсками, притом что такая несущественная разница успокоит недоверие германских союзников. К июню 1635 года он уже распустил слухи о том, что французское правительство предназначило Эльзас в награду Бернгарду.