Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

Решительно ухватившись за одну и ту же соломинку, оба курфюрста потребовали созвать рейхстаг для обсуждения этого вопроса. Фердинанд заявил, что «раны церкви не могут дожидаться, пока их исцелит рейхстаг», и 6 марта 1629 года обнародовал перед беззащитной Германией свой Эдикт о реституции.

Это был документ, составленный доскональнейшим образом. Первым делом он отказывал кальвинистам в законном существовании. Во-вторых, лишал протестантов права покупать церковные земли, поскольку церковные земли являются неотчуждаемой собственностью и по закону не подлежат продаже. То есть должны были пострадать даже те, кто честно приобрел отобранные церковные земли. В-третьих, и это был самый важный пункт, эдикт объявлял недействительными все предыдущие юридические решения в отношении церковных земель, утверждая таким образом личное право императора изменять законы и постановления судов по собственной воле. Кроме того, комиссары получили указание разъяснять доктрину имперского абсолютизма всякому, кто посмеет жаловаться на то, что эдикт не одобрен рейхстагом.

Фердинанд проигнорировал гневную реакцию административных кругов Швабии и Франконии, где по эдикту огромная доля земли должна была перейти в другие руки; на пространный и весьма конституционный протест курфюрста Саксонского он отреагировал лишь из вежливости, прислав на него почти такой же пространный и такой же запутанный ответ. Однако Фердинанд поторопился умиротворить Максимилиана, воспользовался случаем и предложил ему Ферден и Минден для родственников сразу, как только эрцгерцог Леопольд получит Магдебург, Хальберштадт и Бремен. Но успокоить Максимилиана было не так-то просто, когда права собственности всех германских князей оказались под угрозой, а император открыто навязывал свою волю мечом – мечом Валленштейна.

Солдаты хлынули в Хальберштадтское епископство, а герцога Вольфенбюттельского, уже задолжавшего военных контрибуций на сумму, которая превышала рыночную стоимость всех его владений, должны были насильственно лишить около трети территории, незаконно узурпированной у церкви; в Вюртемберге войска уже захватили четырнадцать монастырей.

Фердинанд весьма хитроумно использовал армию Валленштейна для исполнения эдикта, ведь он мог сослаться на то, что полководец способствует восстановлению церкви в оправдание его власти. Не хочет же Католическая лига препятствовать делу истинной веры, нападая на ее самого могущественного поборника? Так или иначе, а членов Католической лиги больше волновали их собственные княжеские права, и в декабре 1629 года они потребовали решительно сократить армию Валленштейна. Тот факт, что они явным образом не настаивали на отставке военачальника, видимо, объясняется одним из тех резких разворотов, которые были неприятной чертой политики Максимилиана; в тот момент он, как видно, хотел армию сократить, а командира оставить. На самом же деле он не добился ни того ни другого, поскольку Фердинанд изворотливым приказом запретил Валленштейну формировать новые полки, но разрешал увеличивать старые, и тот беспрепятственно продолжал вербовать солдат.

Все это время Фердинанд камень за камнем выстраивал свое могущество, но не за счет своих сил, а за счет слабости своего народа. Чем подчиняться Эдикту о реституции, клокотали протестантские памфлетисты, «немцам лучше отказаться от всяких законов и обычаев и вернуть страну во времена дикости». Гневные листовки, популярные песни, официальные протесты – они выходили сотнями, но никто активно не противодействовал.

Со времен знаменитого «Аугсбургского исповедания» город Аугсбург приобрел особую важность, которая делала его почти священным городом для лютеран. Нападение на него могло пробудить в империи новый дух сопротивления. Хотя так называемое Аугсбургское католическое епископство никуда не девалось, сам город, в отличие от Магдебурга и Хальберштадта, был независимым от епископа вольным городом. Из-за такого разделения горожане исповедовали религию по собственному выбору, а епископ пребывал у себя в резиденции за пределами вольной территории и управлял епископальными землями.

Когда Валленштейн приводил в исполнение Эдикт о реституции в Магдебурге, он действовал, по крайней мере отчасти, в рамках закона. В самом эдикте не содержалось конкретных нарушений конституции, а лишь противоречие традиции. Магдебург был епископальным, а не вольным городом. С Аугсбургом дело обстояло совершенно иначе, поскольку никто еще не оспаривал прав вольного города, не поплатившись за это. Фердинанду достаточно было вспомнить, что случилось 20 лет назад, когда императорское постановление нарушило права Донауверта, мелкого, незначительного городка. Но Фердинанд еще никогда не останавливался перед опасной задачей. Бросить вызов и покорить Аугсбург – это стоило риска: так он испытал бы силу вольных городов и истинную мощь протестантской оппозиции, если таковая имеется.

8 августа 1629 года после предварительных переговоров с муниципалитетом протестантская вера была полностью запрещена, а ее служители – высланы из города. Аугсбург пал без единого взмаха меча или выстрела. В изгнание отправились 8 тысяч горожан, среди них был и старый Элиас Холль, который 30 лет прослужил зодчим и каменщиком, а недавно закончил строительство ратуши, величайшей гордости бюргеров. Она возвышается и по сей день, серая и монументальная, как памятник той забытой Германии, которую разрушила Тридцатилетняя война.

Велико было возмущение протестантов, но никто не пошевелил и пальцем, кроме Иоанна-Георгия Саксонского, который отправил свое обычное послание с возвышенным протестом. Причина ясна: у Германии не осталось ни смелости, ни надежды.

В пределах империи Фердинанд никогда еще не был сильнее; он обрел такую власть, какой не было ни у кого со времен Карла V, власть, которая со временем и при должном умении могла бы лечь в основу возрожденного, воссоединенного германского государства с ограниченными правами князей и господством габсбургского абсолютизма и католической церкви.

А за пределами империи над ним сгущались грозовые тучи. Буря назревала в Мантуе и Нидерландах, угрожала разразиться на севере, со стороны Швеции, а причиной тому была вражда между Францией и Испанией. Фердинанд дорого заплатил за промахи испанских кузенов; в одиночку он бы достиг нового могущества, но не мог тащить за собой пустой балласт Испании. Ее король Филипп IV, мастер имперской политики в финансовом отношении, в политическом смысле был не просто мертвым грузом, а грузом еще и опасным. Он осложнял прямой курс Фердинанда, что его и погубило: он отвлек военные силы Германии на Италию, он заставил того, кто хотел перестроить империю как католическую федерацию, рассориться с папой, он же втянул его в войну с голландцами, рискуя прочностью его нового творения. И наконец, страх перед испанской агрессией побудил Ришелье устроить перемирие между королями Польши и Швеции, тем самым позволив защитнику протестантства подняться против усиливающейся католической империи и навсегда с нею покончить.