Кирилл Вертяев - Курдский национализм. История и современность

Рассматривая национализм, как продукт европейской социальной культуры, Э. Смит объясняет механизм его распространения в страны Азии, Африки и Латинской Америки смесью подражания элит и интеллектуалов, которые приспосабливали для своих нужд европейские ценности и идеи, позволяя расцветать национализму в специфической атмосфере европейского колониализма; однако как только прослойка интеллектуалов обеспечивала его появление в стране-реципиенте, дальнейшее распространение его идей обретает способность к саморазвитию и самовоспроизводству» [15] Ibid, стр. 238. .

Исследователь национализма Мирослав Крох предложил три стадии вызревания национализма: первая стадия (стадия А) характеризуется осознанием сообществом людей своего культурного и лингвистического достояния , во время второй фазы (фаза В) формируются цели национальной борьбы и на первый план выходят национальные лидеры и, наконец, фаза С характеризует начало массовой поддержки националистического движения населением. Такая градация является хорошим подспорьем в изучении формирования национального движения в исторической перспективе, при том, что первая стадия, по Кроху, подразумевает изначальное существование такого сообщества, которое является реципиентом этой идеологии. Однако указанные выше сторонники модернистской концепции национализма рассматривали его, как некую «иллюзорность». отсутствие сущностных характеристик которой отнюдь не означает иллюзорности ее воздействия на умы людей, потому что эта идея обладает мощным мобилизационным потенциалом, который вполне реален по своим последствиям. Поэтому очень важным остается изучение содержания идеологий, ведь очень часто национализм основывается на культе прошлого, своих героев и традиций, то есть на переживании сопричастности с фигурами и событиями прошлого.

Если исходить из известных тезисов президента США Вудро Вильсона «О праве наций на самоопределение», легших в основу учреждения Лиги Наций в 1918 г., то национализм, как идеология, может вести не столько к созданию собственного национального государства, сколько именно к самоопределению (самопровозглашению) своего политического статуса. Однако окончательный ответ на вопрос: ведет ли любой национализм к созданию или воображению собственного национального государства — сложная научная задача, цель которой в этом случае заключается в том, чтобы определить факторы, существенные для образования такого современного территориального государства и формирования его собственной национальной идеологии. Актуально в этой связи и наблюдение, подмеченное Э. Смитом в его статье «Национализм и историки», где он ссылается на возобладавшую в среде историков точку зрения на национализм, как на сугубо произвольное и логически неоправданное явление, поскольку нация, как объект всех устремлений национализма, «есть объект искусственный ибо является плодом воображения самозваных националистов, нацеленных на приобретение власти и пожинающих достижения политической борьбы» [16] Ibid, стр. 238. . Нация, как продукт национальной борьбы — искусственное явление еще и потому, что не имеет корней ни в природе, ни в истории, а прошлое, на которое уповают националисты — это всего лишь миф, существующий в сознании националистов, даже если он и не был цинично сфабрикован для конкретных политических целей.

Более ста лет назад французский философ Эрнест Ренан писал: «В нациях нет ничего вечного. К них есть начало, будет и конец». В конце XIX века Ренан видел в нациях залог свободы, которую бы мир утратил, если бы он управлялся одним законом, одним «имперским господином». Он отмечал, что нация — это великая солидарность, которая держится на осознании уже принесенных жертв, так и жертв, которые необходимо принести в будущем, однако индивид принимает решение о том, чтобы принадлежать или не принадлежать этому национальному сообществу на основе «ежедневного плебисцита», решение которого затем обосновывается целым комплексом ссылок на общность культуры, языка, исторической судьбы. Таким образом, главный вывод, основанный на философских взглядах Ренана, подхваченных современными сторонниками конструктивистских подходов к определению феномена национализма, заключается в том, что нации, как сущности, не существует, подобно тому, как не существует в природе национального гена; однако это — воображаемая сущность и, рассказывая друг другу или находясь под воздействием официальной государственной пропаганды, люди начинают верить в нее, как в некую сущность. Национализм — это вера в реальность нации, таков тезис модернистов Андерсона, Геллнера, Хобсбаума, который стал наиболее конкретным, определяющим концептом противников примордиализма. Другой современный исследователь такого явления, как национализм Мирослав Хрох предлагает отделять понятие национализма от понятия национального движения, ибо национализм является «in stricto sensu» мировоззрением, в рамках которого предается абсолютный приоритет только лишь ценностям нации над всеми иными ценностями, благами и интересами [17] М. Хрох. От национальных движений к сформировавшейся нации. «Нации и национализм». М., 2002, стр. 124. .

По мнению указанных представителей модернистской школы, возникновение национализма, как концепта, относится к XVIII веку, когда расширение и развитие книгопечатания и активный обмен информацией между людьми постепенно привели к тому, что крестьяне, которые чувствовали до этого свою солидарность скорее, с соседями по деревне, нежели с городской аристократией, отгороженной от него еще и знанием письменной грамотности, теперь, наряду с элитами, аристократией рассматривались, как некое единое сообщество. Однако а этой точкой зрения не согласен швейцарский историк Каспар Хирши, который в своей работе «Истоки национализма» (2012), ссылаясь на опыт жителей Швейцарской конфедерации, отвергает геллнеровский тезис о замкнутости аграрных обществ в «преднациональный» период. Согласно мнению Хирши, в позднесредневековой Европе существовали мобильные социальные группы: торговцы, дипломаты, знать, путешественники, исследователи. Так, в Европе в XVIII–XIX веках социальные, общественные структуры стали приходить в движение, потоки бывших крестьян устремлялись в города, которые становились центрами промышленного производства. В Европе землячества не были приспособлены для жизни городов и поэтому связь с прежними солидарностями отходила здесь на второй план.

Впрочем, для курдского национализма это не является характерным явлением: в конце XIX века жизнь городов Османской империи, и в первую очередь, Стамбула не могла лишить курдов их племенной привязанности, на которую опирались первые курдские национальные агитаторы. Причин этому несколько. Так, в этот период характерным для курдов было отсутствие не только универсального, но и любого другого светского образования, что являлась одной из причин, способствовавших вызреванию этнического партикуляризма, поддерживаемого националистически ориентированными шейхами и национальными агитаторами, которые проявлялись в курдской среде в формирующихся промышленных городских центрах в начале XX века. С развитием же образования речь может идти о солидарности между людьми, которые учились на одних и тех же книгах и говорили на одном языке, и которая заменяла солидарность людей, выросших в одной деревне.