Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Наряду с «девами», на немногочисленных стелах изображены, видимо, и «мужи». Уже в рамках группы I появляется изображение «выхода из головы» в виде ограниченной прямыми линиями «полосы» с упрощенным, как бы «детским» ликом наверху (рис. 10: 1; рис. 11: 4). В группе же II этот тип изображений получает развитие: туловище ниже головы трактуется в виде головы хищника с оскаленной пастью (В102, В111, В140 или К135, мобильное изображение К158), в двух случаях держащего некий круглый предмет с лучами (В103, В140 или К135). Особенно потрясает В103 (рис. 11: 7), где изображен чрезвычайно богато моделированный «рогатый» лик с пластически выявленным носом и надбровьями, с богато разработанным знаком чакры на лбу (аджны или второстепенной чакры сомы), с явно мужской мускулистой грудью, с изображением рук и тела вплоть до низа живота, где спереди и сбоку изображены чакры муладхара и свадхистана, связанные, наряду со «светлыми» энергиями, с энергиями гнева, вожделения, обладания. И наряду с этим в прямом коридоре над головой изображены сначала «древо с плодами» (?), затем упрощенное изображение «трехглазого лика» и, наконец, наверху округлое «детское» двуглазое лицо с изумленно приоткрытым ртом. На стеле В140 изображены морщины на лбу, означающие возраст и, возможно, мудрость и пол. Видимо, этот тип изображает сакрализованных рогатых мужей, обретающих просветленность и покидающих тело в результате сложной работы по преодолению и трансформации опасных энергий, присущих человеку и космосу, мужей, обретающих «солнце во тьме» (Сатпрем 1989).

Изображений на вершине стел, означающих тот мир, в который выходят, покидая тело, девы и мужи, немного: это иногда изображение полумесяца углами вверх (улыбка блаженства?) либо еще одного знака «высшей чакры» на вершине стелы, иногда сочетающегося с изображением головы барана (распространенный образ «хварно», божественной благодати в религии древних иранцев).

Интересно сопоставление наших изображений <���с упрощенными ликами на вершине> с некоторыми буддийскими иконами, в частности хранящимися в Государственном Эрмитаже иконами из Хара-Хото (см. рис. 13 и 14). На них внизу изображен просветленный человек, часто со старым лицом, изборожденным морщинами, из головы которого выходит извивающаяся, состоящая из параллельных линий светло-голубая полоса (вариант «серебряной нити», пуповины, соединяющей душу с телом), наверху которой показана «душа» просветленного в виде маленького голого ребенка, которому два бодисатвы подносят священный цветок лотоса. Далее вновь сужающаяся линия уходит еще выше, пока не входит в «третий глаз» Будды Амитабхи (Piotrovsky 1993: № 39–42) [27] Приношу благодарность научному сотруднику Эрмитажа М. В. Козловской за указанные ею аналогии из Харо-Хото. .

Зачастую «знаки чакры» изображаются на оборотной и боковых сторонах стел групп I–II, чаще всего в тех местах, где на лицевой грани их изобразить было трудно в связи с занятостью места другим изображением. Из подобных знаков отметим часто встречающийся выше головы знак, который может соответствовать чакре в энергетическом поле над головой, что наблюдалось некоторыми исследователями (Бреннен 1992). Отметим частый знак на уровне носа на оборотной и боковых гранях, который в редких случаях помещен и спереди, на месте носа (В145). Возможно, создатели стел придавали особое значение энергетическому центру, соответствующему органу дыхания (второстепенная чакра лалана?) и неотносимому в индо-тибетской традиции к числу главных.

Изваяния групп I–II и внутри их изваяния I–II типов, вероятно, изготовлялись афанасьевцами, в чем нас убеждают следующие соображения.

Стратиграфия изображений на трех стелах (Читыхысский чаатас В99, К76; Знаменка В74; VIII В116), равно как и обстоятельства обнаружения И. П. Лазаретовым стел и плит с «трехглазыми» и родственными им ликами в Черновой VIII и на уйбатских могильниках, в сочетании со стилистическим анализом убеждают, что все изображения группы I и большинство изображений группы II (если не все) были созданы в доокуневскую эпоху. А каковы бы ни были истоки окуневской культуры в широком смысле, ее безусловные истоки в плане сакральном обоснованно можно обнаружить лишь в афанасьевской культуре. Это и преемственность в местоположении могильников, и отчасти в погребальном обряде, и в наиболее сакрализованном типе посуды — курильницах; многочисленны и иные факты культурного взаимодействия афанасьевской и окуневской культур. При сооружении окуневских могил использовались, сначала осмысленно (в сакральном плане), а позднее бессмысленно, изображения групп III–IV. Важно отметить, что при сооружении могил окуневской культуры пока не зафиксировано использование древнейших стел групп I–II, которые, видимо, стояли на своих местах и пользовались поклонением окуневцев. А изображения группы III, несмотря на ряд отличий, типологически представляют развитие группы II. Поэтому и традиция изображения ликов групп III–IV могла быть заимствована окуневской культурой уйбатского этапа лишь у афанасьевской культуры.

Далее, яйцевидность и «коровья» рогатость ликов позволяет предположить, что их создателями, скорее всего, были выраженные европеоиды и скотоводы, коими до окуневцев в Хакасско-Минусинской котловине были именно афанасьевцы. Кроме того, весь набор доминирующих форм и фигур на изваяниях групп I–II совпадает с набором форм и фигур, характерных для афанасьевской культуры. Так, подчеркнуто яйцевидные лики находят полное соответствие в подчеркнуто яйцевидной форме большинства афанасьевских сосудов в Хакасско-Минусинской котловине, при этом средние размеры яйцевидных ликов близки средним размерам крупных яйцевидных сосудов; миниатюрные яйцевидные сосуды иногда просто приближаются по размерам к яйцу очень крупной птицы (однако не исключено, что некоторые изваяния группы II создавались и позднее: на В140 в прорисовке, экспонировавшейся в Абаканском музее, в орнаментальной разработке пасти хищника прослеживаются элементы, напоминающие образы раннескифского звериного стиля VIII–VII вв. до н. э.). Безусловно, остродонные сосуды, удобные для установки в золу очага, распространены широко. Однако такая изысканная яйцевидная форма присуща лишь афанасьевской культуре в Хакасско-Минусинской котловине: ее нет ни у остродонных сосудов родственной ямной культуры, ни у сосудов афанасьевской культуры на Алтае, в Туве или Синьцзяне. Кроме того, яйцевидность присуща и малым сосудам, которые не нужно было устанавливать в золу. Несомненны сакрально-мифологические ассоциации, делавшие яйцевидную форму сосудов подчеркнутой, доминирующей и неизменной.

«Знак чакры» на ранних стелах представляет собой круг или 2–3 концентрические окружности, в большинстве случаев с обозначенным центром и с четырьмя выступающими за пределы внешнего круга углами; изредка меньший круг с четырьмя углами вписывается в больший с такими же углами (В35, В99). Напрашивается сопоставление этого знака с особым значением фигуры круга и круга, соотнесенного с четырехугольником, в афанасьевской культуре. Это, во-первых, круг колеса, поскольку колесный транспорт появился в Хакасско-Минусинской котловине, почти несомненно, вместе с афанасьевцами (Шер 1980: 212–215). Во-вторых, это неизменный, тщательно выполненный правильный каменный круг (а изредка — два концентрических круга), в центре которого находятся одна или две прямоугольные основные могилы; встречаются и круги с каменными же выступами, напоминающими «углы» знака чакры (Подольский 1997). В-третьих — это правильный круг афанасьевских курильниц (самого сакрализованного типа посуды), если смотреть на них сверху (как и смотрели боги, предки и жрецы при воскурениях). Существенно, что некоторые из древнейших курильниц имеют основание в виде распложенных как бы по углам квадрата четырех орнаментированных ножек; наиболее яркий пример — курильница из очень раннего по радиокарбонной дате (середина IV тыс. до н. э.?) могильника Малиновый Лог (раскопки Н. А. Боковенко; Вадецкая 1986: рис. 10; Ермолова, Марков 1983).