Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Одиссей прибыл к Кирке, двигаясь морем, и также морем плывет от нее (Od. X, 131; XI, 1). Но на каком-то этапе он должен достигнуть Океана и, только переправившись через него, прибыть к Аиду. Остальные тексты подтверждают эту географию.

Корабль Одиссея плывет до захода: «Село солнце и покрылись тьмою все пути, а он (корабль) прибыл к пределам Океана с глубоким течением» (Od. XI, 12–13). «Приплыв туда, мы причалили корабль… и сами пошли вдоль течения Океана, чтобы придти в то место, которое указала Кирка» (Od. XI, 20–22). В другом месте мать Эвриклея у входа в Аид говорит сыну: «Трудно эти вещи живым увидеть, ибо на пути великие реки и страшные потоки, прежде всего, Океан, через который невозможно переправится пешему, если у кого-то нет хорошо сделанного корабля» (Od. XI, 156–159). Одиссей возвращается из Аида: «Корабль понесла по реке Океану волна потока, сначала на веслах, а затем с попутным ветром» (Od. XI, 638–640). «Корабль покинул поток реки Океана и достиг волны широкого моря и острова Айайэ, где жилище и хороводы ранорожденной Эос и восходы Гелиоса». (Указание на то, что Айайэ расположена восточнее Аида.) Пенелопа: «Чтобы буря, захватив меня, унесла по мглистым дорогам и бросила бы в устье обратнотекущего Океана» (Od. XX, 61–65).

Оставив на время загадку соотнесенности «обратнотекущей реки Океан» и «широкого моря», вернемся к словам Кирки. После переправы через Океан, как последний признак близости Аида, виден «низкий мыс и роща Персефоны», а затем «скала и соединение двух… рек», где герой и приносит жертву. Сам Одиссей добавляет к этим признакам лишь киммерийцев и вечную ночь. Предполагаем, что «низкий мыс и роща Персефоны и черные тополя и ивы» соответствуют святилищу и священной роще Гекаты на низком Кинбурнском мысу на запад от Гилеи-Полесья при вплывании в Днепро-Бугский лиман (Ptol. III, 5, 2; Anonym. Peripl. 84) [62], функционировавших, возможно, уже в эпоху первичной колонизации (Pусяева 2005). В гомеровском гимне Деметре (последняя четверть VII в. до н. э.) Геката изображается как постоянная спутница Персефоны и Деметры (H. Cer. 52–62, 438–440), в орфическом гимне — как вызывающая ночью из могил призраки умерших (H. Orph. 1), во фрагменте из утраченной трагедии Эсхила читаем: «Владычица Геката, предстоящая царским чертогам»; учитывая хтонические черты Гекаты, можно не сомневаться, что она привратница именно «подземных чертогов», как и перевел этот отрывок М. Л. Гаспаров (Эсхил 1989: 303). Замена Персефоны ее спутницей, хтонической Гекатой, вполне вероятна, поскольку эллинам, поселившимся здесь, не хотелось помнить, что ранее эти места напрямую связывались с Аидом.

Скала у слияния двух рек весьма напоминает высокий и обрывистый Станиславский мыс у слияния Днепра и Южного Буга (Виноградов 2007: 45), похожий на нос корабля по Диону Хризостому. На этом мысу уже в V в. стоял храм Деметры (заменяющей Персефону?) или, что вероятнее, Матери богов (позднее поглощенный морем вместе с южной окраиной мыса). Рядом, в Гилее [63], Анахарсис совершал ночное священнодействие Матери богов, под которой обычно подразумевают исключительно греко-малоазийскую Кибелу-Рею. Но у Гезихия, сохранившего очень архаичные сведения, имеем: «Киммерийская богиня: Мать богов», «Киммерийцы: скифы; и народ у Океана» (Hsch. s. v. Κιμμερὶς θεά, Κιμμέριοι). А киммерийцы до вторжения скифов явно локализуются в Северо-Западном Причерноморье не позднее начала VII в. до н. э. [64]

Итак, по нашей реконструкции, корабль Одиссея в завершающей части путешествия плывет на северо-запад, от Крыма к Кинбурнскому мысу и Днепро-Бугскому лиману через Каркинитский залив. Примечательно, что у Константина Багрянородного, передающего в интересующем нас месте древнюю языческую номенклатуру, не имеющую аналогий в других источниках, этот залив назван «Некропилы» (ворота мертвых) (рис. 25: б) [65].

По прибытии к преддверью Аида Одиссей встречает там тень Ахилла, сохраняющего, в отличие от большинства теней, память и занимающего в Аиде совершенно особое положение. Одиссей говорит ему: «Ибо раньше мы, аргивяне, тебя живого чтили наравне с богами, теперь же ты мощно властвуешь (царствуешь) над мертвыми, находясь здесь. Посему не печалься, умерев, Ахиллес» (Od. XI, 484–486). Ахилл отвечает, что предпочел бы живым «работать поденщиком у нищего, чем властвовать над всеми угасшими (увядшими) мертвецами» (Od. XI, 489–491). Этот текст, называющий Ахилла владыкой мертвых в Аиде, расположенном в земле киммерийцев, поразительно перекликается со стихом Алкея (рубеж VII–VI вв. до н. э.): «Ахилл, ты, который владычествуешь над Скифией» (PLF Z 31 — см. Machinsky, Mousbakhova 2001; Мачинский 2008).

Образ Ахилла, занимающего особое место в Аиде, появляется и в описании полета в Аид душ женихов: «Вел их Гермес по мглистым дорогам. Они двигались мимо потоков Океана и также мимо скалы Левкада, мимо ворот Гелиоса и народа снов и скоро прибыли на асфоделевый луг; там живут души, призраки умерших» (Od. XXIV, 9–14). И первым их там встречает Ахилл в сопровождении (как и при посещении Аида Одиссеем — Od. XI, 467–469) Патрокла, Антилоха и Аякса.

Следуя презумпции доверия к географическим ориентирам, связанным с Аидом, отметим, что в данном случае души летят к Аиду с Итаки, т. е. с юго-запада на северо-восток. И тогда на их пути, кроме «потоков Океана», естественным образом оказывается «скала Левкада» (последний «реальный топоним» перед «народом снов» и преддверьем Аида), несомненно идентичная острову Левка, который к концу VIII в. до н. э. уже прочно связан с Ахиллом (свидетельство Арктина Милетского, поэта конца VIII в. до н. э., ныне иногда относимого к середине VII в. исключительно из-за слишком раннего, синхронного «Одиссее» упоминания о переносе Фетидой тела Ахилла на острове Левка) (рис 24; 25: б).

Если Алкей на Лесбосе около рубежа VII–VI вв. определенно знал, что Ахилл владычествует над Скифией (т. е. почитается там скорее как бог, чем как герой), то ясно, что культ Ахилла возник у эллинов Северо-Западного Причерноморья не позднее конца VII в. По археологичеким данным, совершенно уникальный по интенсивности культ Ахилла фиксируется со второй половины VI в. на Березани (в древнейшем Борисфене), в Ольвии, на Тендровской косе, на Кинбурнском мысу в Гилее. Но особо примечательно святилище на мысу Бейкуш в месте соединения Березанского и Бейкушского лиманов. После последних раскопок там и краткой публикации материалов ясно, что это святилище несомненно уже существовало во второй четверти VI в., хотя при раскопках были обнаружены и отдельные фрагменты керамики начала VI в. (Буйских 2001). Поскольку от святилища «сохранились, очевидно, лишь остатки периферийной части», а «центральная его часть давно разрушена лиманными водами» (Русяева 2005: 153), полагаем, что святилище возникло не позднее рубежа VII–VI вв. до н. э. Поражает «подземный» характер жертвенных сооружений: вырытые в лессе камеры со сводчатыми перекрытиями и ямы с подбоями. Отметим сходство обрядов, проводившихся около этих сооружений, с обрядами, совершенными Одиссеем у входа в Аид. Одиссей вырывает глубокую яму, зарезает барана и овцу, их кожу сжигает и совершает возлияние, в т. ч. и вином. В Бейкушском святилище среди костей жертвенных животных на первом месте называется овца, присутствуют следы огня (зола и угли) и разбитые после обряда (возлияния?) сосуды, в т. ч. и амфоры (с вином?). Размеры святилища и характер обрядности говорят в пользу того, что Ахилла чтили здесь как хтонического, «подземного» бога. В пользу этого — и присутствие на некоторых остраконах, наряду с именем Ахилла, изображения или символов змеи. Отметим и чуждые грекам черты жертвоприношений: присутствие кусочков серы и мела и скифских наконечников стрел (Буйских 2001).