Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Также на «азиатской» стороне Боспора Киммерийского, но уже в пределах греческого в своей основе Боспорского царства и в более позднее время (IV в. до н. э.) возникли захоронения в кургане Большая Близница. Женские захоронения в этом кургане давно и с достаточным основанием считают захоронениями жриц богини Деметры, хотя так же давно раздаются голоса, предлагающие считать их жрицами Афродиты Апатуры Урании, в пользу его приводятся известные свидетельства Страбона (Str. XI, 2, 10) и фрагменты посвятительных надписей (Ростовцев 1913: 17; Гайдукевич 1949: 201, 202, 212–214, 288–289).

Если последнее предположение имеет под собой основания, то и здесь, на азиатской стороне полуварварского по населению Боспорского царства, мы встречаемся с божеством, не только родственным по своей сути Великой богине (или богиням) Скифии, но и именуемой одним из ее имен — Афродита Урания — с соответствующими античными и передневосточными ассоциациями (в частности, Геродот именует Афродитой Уранией главное женское божество родственных скифам персов, имея в виду, вероятно, Анахиту; см. Hdt. I, 131).

Среди различных воплощений образа великой боспорской богини (или богинь), встречающихся на разнообразных предметах, обнаруженных в склепах, особое значение для настоящей работы имеют встреченные в трех неограбленных женских погребениях жриц бляшки в виде крылатой богини в калафе. М. А. Артамонов был склонен рассматривать это изображение как вариант образа «змееногой богини-прародительницы» (Артамонов 1966: 70–71, табл. 308), трактуя идущие вниз от торса завитки как деградированные изображения змей. Однако вернее рассматривать упомянутые бляшки как схематизированное и упрощенное изображение того иконографического варианта женского божества (женщины-древа), который запечатлен на чертомлыкском блюде.

Проанализировав некоторые образы из неразграбленных погребений жриц Большой Близницы, можно утверждать, что, как бы ни именовалась богиня, в культе и мифологическом окружении ее имели место некото-рые элементы и образы, которые вряд ли могут быть объяснены исходя из классических эллинских канонов культа Деметры или культа Афродиты. Обратимся, например, к изображениям на калафе жрицы богини в склепе № 1 (1864 г.). Изображения эти обычно интерпретируются в соответствии со свидетельством Геродота как изображение боя аримаспов (или «молодых безбородых варваров») с грифонами. Однако все детали иконографии аримаспов или «молодых варваров»: и их «фригийский» костюм с клобукообразной шапкой, и их вооружение, в состав которого входят короткие мечи, боевой топорик и щит «пельта», и при всей уплощенности рельефов иногда различимые под мужской одеждой формы женской груди — все это позволяет определить указанные сцены как изображение боя амазонок с орлиноголовыми грифонами. Подобная интерпретация подкрепляется тем, что на одном фаларе из конской упряжи, положенной в этом же склепе, уже в чисто эллинской традиции изображен бой двух греческих воинов с амазонками. Наиболее же серьезным аргументом в пользу правильности предложенного прочтения сюжета на калафе является то, что именно тогда, когда был изготовлен калаф и совершено погребение в склепе № 1 (вторая половина IV в. до н. э.), в погребениях боспорян начинают появляться специально изготовлявшиеся в Аттике пелики, а несколько позднее (с рубежа IV–III вв. до н. э.) в погребения ставятся местные сосуды, подражающие аттическим, причем оба типа погребальной посуды украшены, как правило, различными вариациями одного сюжета: амазонки (конные или пешие), одетые и вооруженные подобно «молодым варварам» на калафе, сражаются с греками или — чаще — с такими же орлиными грифонами (или просто грифон, конь и амазонка изображаются рядом) (Кобылина 1951: 136 и сл.; Книпович 1955: 367, 377, 380–385).

Таким образом, на калафе так называемой жрицы богини Деметры мы находим отнюдь не случайные сцены, а изображение некоего «женского воинства» какой-то великой богини, ведущей борьбу с грифонами, символика которых многозначна, но в скифском мире в основном сводится к олицетворению мужских божеств, связанных с темой «благого терзания», смерти, ночи, месяца и т. д. В античной мифологии амазонки не являются спутницами ни Деметры, ни Афродиты, но зато иногда изображаются как участницы охоты Артемиды; зафиксирована также связь амазонок с культом знаменитой многогрудой Артемиды Эфесской.

Важно отметить, что в составе убора этой же жрицы имеются еще две вещи, на наш взгляд относящиеся к «амазонской» теме. Это два браслета, на концах которых изображено существо, сочетающее в себе подчеркнутые признаки льва (густая грива) и львицы (выраженные соски) (Артамонов 1966: табл. 279). При прекрасно разработанной иконографии льва и львицы в античном искусстве вряд ли можно рассматривать как случайность появление четырех таких «монстров» на концах двух браслетов в том же комплексе, где найдены единственные в Северном Причерноморье выполненные в золоте изображения амазонок. Думается, что полульвы-полульвицы на браслете — это своеобразное воплощение греческим мастером в традициях «звериных» образов варварского Причерноморья представления об «амазоническом», андрогинном начале, видимо присущем культу женского божества Большой Близницы (как и ряду великих малоазийских богинь).

Во втором по богатству склепе Большой Близницы (№ 4, 1968 г.) было обнаружено погребение женщины, также являвшейся жрицей какого-то божества, имевшего отношение к элевсинскому культу. Наиболее интересным предметом, происходящим из этого погребения, является уже упоминавшаяся пектораль — луновидное шейное украшение, на котором между двумя перевитыми шнурами в один ряд расположены изображения баранов и козликов, резвящихся среди условно переданной растительности и с обеих сторон окаймленных изображениями собак, преследующих зайцев. Таким образом, начав с анализа Чертомлыкской амфоры и установив ее связь с женским погребением и культом пары великих божеств, женского и мужского, мы проследили различные воплощения образа великого женского божества в изделиях греко-скифского ювелирного искусства Северного Причерноморья, заключив свой обзор пекторалью из погребения жрицы в Большой Близнице.

Итак, имеется по крайней мере одна линия ассоциаций, объединяющая обе вещи, аналогичные исследуемой пекторали из Толстой могилы, что как будто дает возможность перейти к анализу последней и разгадке смысла ее изображений. При расшифровке всей системы изображений на пекторали мы опираемся в первую очередь на отличающиеся наибольшей конкретностью содержания сцены из верхнего пояса изображений, аналогичные по стилю и, в какой-то мере, по сюжету сценам на фризе Чертомлыкской амфоры. Поэтому, прежде чем перейти к анализу пекторали, необходимо очертить круг вещей, которые образуют стилистическое единство с Чертомлыкской амфорой и пекторалью, и определить некоторые особенности этого круга вещей.