Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

Реконструированная ситуация подтверждает высокую степень сакрализованности пекторали и, следовательно, всей системы изображений на ней. И если в кровавом обряде жертвоприношения главную роль, возможно, играло мужское божество, то вся система образов, выявленная на хорошо сохранившихся предметах из дромоса и конских могил, определенно свидетельствует о большом значении культа женского божества, наложившего отпечаток даже на отбор образов, украшавших такой безусловно «мужской» атрибут, как меч [87]. На выступе ножен меча из дромоса изображен не терзаемый олень или гиппокамп, а рогатый львиноголовый грифон, существо, особенно тесно связанное с иконографией женских божеств Скифии (на чаше из Солохи подобное существо изображено с сосками; головы этих грифонов являются главными зооморфными образами в изображениях «змееногих» богинь из Большой Цимбалки, Куль-Обы и херсонесского подстенного склепа). Связь грифона на выступе ножен с «женской» системой образов подчеркивается змеиной головкой на конце хвоста. На рукоятке меча изображен терзающий козлика полулев-полульвица, существо, имеющее гриву и сосцы и находящее аналогию только в таких же существах на вышеописанных браслетах из захоронения «жрицы» в Большой Близнице. Наконец, на перекрестии меча изображен Пан, мирно наигрывающий на сиринге двум лежащим козликам (Черненко 1975: 157–164, рис. 5, 6), — мотив, теснее всего связанный с кругом образов элевсинских мистерий и аналогичный в известной мере золотым головкам Пана из женского погребения в херсонесском склепе, сатирам и менадам Большой Близницы.

В заключение заметим, что характер соотношения рассмотренной пары богов пока неясен. Прямые указания на брачные отношения между ними отсутствуют, хотя несомненно, что меч-акинак, вообще являющийся образом скифского Ареса и, в частности, занимавший центральное место в реконструированном ритуале, и по оформлению ножен, и по способу ношения ассоциировался в сознании скифов с мотивами фаллоса. Есть основание полагать, что зловещий бог войны и смерти, само скифское имя которого было табуировано, был связан с силами ночи и тьмы, и в этом отношении его природа была родственна ночной (точнее — лунной) природе Аргимпасы — Атаргатис-Астарты. В связи с этим надо отметить, что в отличие от предметов из Чертомлыка и, отчасти, из Куль-Обы, связанных с культом Фагимасада и его партнерши, предметы, гипотетически связываемые с культом Ареса и Аргимпасы, найдены не в самой погребальной камере, а в дромосе, отделенном от камеры перегородкой, и не сопровождаются какими-либо вещами или изображениями, соотносимыми с культом верховной покровительницы самих скифов и их благих богов — Табити. Если это не случайно, то возникает предположение, что Арес, занимавший, по Геродоту, последнее место в перечислении скифских богов и первое — по яркости посвященных ему кровавых жертвоприношений, находился в известной оппозиции по отношению к «светлым» богам, связанным с культом небесного огня и солнца, таким как Табити и Фагимасад.

Почему в центральном погребении Толстой могилы были принесены жертвы именно Аресу и Аргимпасе, какое значение имел культ Аргимпасы в жизни погребенного аристократа, — сказать пока трудно. Думается, что подробное исследование всего комплекса вещей из Толстой могилы, Чертомлыка и других курганов подобного ранга позволит уточнить и дополнить те наблюдения и гипотезы, которые представлены вниманию читателя в настоящей статье.

Свидетельства античных авторов, используемые в настоящей статье, были собраны и переведены В. В. Латышевым в 1890–1906 гг. и проанализированы М. И. Ростовцевым в 1925 г. Однако до сих пор в археологической литературе широко распространены представления о хронологических и территориальных границах, а также взаимоотношениях наиболее крупных и устойчивых объединений кочевников, которые не находят достаточной опоры в сообщениях античных писателей. В частности, нуждаются в уточнении точки зрения, касающиеся времени, места и обстоятельств появления на «международной арене» сарматов.

Цель работы — дать несколько карт, которые отражали бы изменения в представлениях античных писателей об этногеографии европейских степей в VII — начале II в. до н. э. Насколько эти изменения отражают реальные передвижения тех или других объединений кочевников — в полной мере можно будет судить лишь после сопоставления этих карт с картами археологическими, антропологическими и лингвистическими.

Автор статьи старался не перегружать ее ссылками на литературу, ограничившись лишь необходимыми и уделив внимание в основном самим источникам.

В целом ряде обобщающих работ, написанных археологами и касающихся древнейшей истории скифов [89], проводится мысль, что скифы с момента их появления в европейских степях (не позднее начала VII в. до н. э.) занимали лишь область к западу от Дона, т. е. ту же территорию, на которой позже помещает скифов Геродот, повествуя о событиях конца VI — середины V в. до н. э. (Крупнов 1960: карта на стр. 71; Смирнов 1964: карты на стр. 373, 375; Артамонов 1966: 10; Смирнов 1966: 47). Степи между Доном и Кавказом обычно не включают в состав собственно «скифских» земель, предполагая, что эту область скифы только проходили во время походов в Закавказье, причем лишь отдельные их группы могли ненадолго задерживаться в предкавказских степях (Крупнов 1960: 387, 389, карта на стр. 71; Артамонов 1966: 10, 13, 14).

На картах, отражающих древнейший период в истории европейских скифов, с начала VII в. до н. э., к востоку от них, за Доном, обычно помещают савроматов (Крупнов 1960: карта на стр. 71; Смирнов 1966: карта на стр. 50). Б. Н. Граков связывает с савроматами не только археологические памятники Подонья — Поволжья, что находит известное основание в письменных свидетельствах, но и памятники приуральских степей (Граков 1947а: 103), где античные авторы савроматов никогда не помещали. К. Ф. Смирнов в обобщающей монографии обосновывает это расширенное, «археологическое» понимание термина «савроматы». Он считает, что савроматами можно называть все население, жившее с VIII–VII по IV в. до н. э. на территории от Подонья до зауральских степей (Смирнов 1964: 4, 191–197, карты на стр. 293, 373, 375), и аргументирует это тем, что «иного общего названия для восточных соседей скифов античная литературная традиция не знала вплоть до III–II вв. до н. э.» (Там же: 194).

Однако изложенные выше представления современных исследователей об этногеографии Европы в VII в. до н. э. не вполне соответствуют тем сведениям, которые сообщают греческие писатели о размещении скифов и их соседей в конце VIII — начале VI в. до н. э.