Дэвид Граммитт - Краткая история. Война Алой и Белой розы

В то же время деятельность короны ограничивалась нежеланием политического сообщества приспосабливаться и увеличивать ее доходы. К примеру, палата общин охотно одобряла установленные парламентские мирские сборы в виде пятнадцатой и десятой частей дохода, но депутаты демонстрировали меньшую готовность к введению новых форм налогообложения для повышения государственных доходов. Хотя шерстяной налог сделался постоянной составляющей непрямых налогов с середины XIV столетия, корона не имела возможности должным образом взимать долю с растущего вывоза ткани. Соответственно, государственный доход с таможенных сборов на шерсть начал падать по мере роста экспорта готового сукна. Энергичный король при поддержке подданных мог заставить приносить доход и такую систему, но подспудные структурные, процедурные и политические проблемы английского государственного бюджета в начале XV столетия неуклонно обострялись.

Свидетельства слабости видны в постоянном обращении одного короля за другим к придворным финансовым институтам для обхода ограничений «общественного» главного казначейства. Во времена финансовых кризисов короли вынужденно прибегали к своим в полном смысле частным ресурсам: наличности, драгоценностям, дорогой утвари из личных хранилищ. К исходу 1390-х годов Ричард II собрал внушительную по размерам личную казну: судя по завещанию, он оставил 20 000 фунтов на оплату долгов двора и, как утверждалось, накопил внушительную сумму — 300 000 фунтов в драгоценных металлах и камнях. Легко представить себе, какие возможности открывало богатство королю-тирану.

Куда интереснее, однако, значение королевской казны на протяжении царствования Генриха V. В некоторых аспектах примером английского государственного бюджета в действии может служить нормандская кампания короля: пользуясь поддержкой политически значимых подданных, которые через парламент обеспечивали ему одобрение широкого налогообложения, энергичный король вел войны с поразительным успехом. Вместе с тем в равной степени важными для походов Генриха V следует считать его личную казну, куда стекались доходы с королевских владений и персональная военная добыча. Сколько средств имел в личном распоряжении Генрих, доподлинно не установлено, но при Арфлёре он располагал 30 000 фунтов в золоте и 2000 фунтов в серебре. Важно, что король использовал казну для обхода общественных финансовых институтов, причем как буквально, так и метафорически. Накануне Азенкура епископ Нориджа, личный казначей короля, подписал договоры с несколькими баронами, рыцарями и рядовыми дворянами, передавая им драгоценности государя в качестве гарантий выплаты военного содержания и на покрытие их расходов. Генрих предпочел не выдавать залогов под будущее налогообложение, символически напомнив, что война — дело частное и господское, равно как общее и государственное. Именно в этом контексте следует рассматривать путешествие короля по стране ради получения материального содействия в 1421 году. Не сумев заручиться должной финансовой поддержкой на публичной площадке в парламенте, Генрих V задействовал личную власть государя и обратился за займами к отдельным подданным.

Преждевременная смерть Генриха V стала катастрофой для находившегося на грани развала государственного бюджета. Восхождение на престол младенца-наследника вкупе с грузом тягот Столетней войны только усугубило ослабление механизмов поступления средств в казну. Положение это очевидно на всем протяжении 1420-х годов. В 1425 году парламент согласился одобрить коронный заем 20 000 фунтов под залог таможенных сборов, но в следующем году сумма удвоилась. Однако и ее не хватило: в 1429 году лорд-казначей Хангерфорд сообщил совету о превышении предстоящих государственных расходов над поступлениями по крайней мере на 20 000 марок (13 666 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов). Тому было по меньшей мере две причины. Во-первых, в начале царствования юного государя парламент не одобрил чрезвычайные налоги; деньги с шерсти, потонной и пофунтовой пошлин уже исчерпались; налог на движимое имущество прошел только в 1428 году, а пятнадцатую и десятую часть ввели к уплате не ранее января следующего года. Во-вторых, это финансовое наследие Генриха V. Долги покойного короля и Генриха IV достигали таких размеров, что в 1423 году парламент зарезервировал на их покрытие 40 000 марок (26 666 фунтов 13 шиллингов 4 пенса) личными драгоценностями короля. Для удовлетворения последней воли Генриха V в заклад пошли доходы с герцогства Ланкастерского. А без вмешательства совершеннолетнего короля было невозможно задействовать английские ресурсы для обеспечения потребностей его французского королевства.

Тенденция короны занимать в долг у соотечественников добавила своекорыстные расчеты к финансовым взаимоотношениям между государями и политически значимыми подданными. По мере роста количества королевских кредиторов усиливалось и давление на ресурсы; власти были вынуждены лихорадочно искать способы избежать потерь или перегруппировать долги. В худших своих проявлениях такие течения создавали прямую опасность срыва замыслов короны, как в феврале 1424 года, когда барон Джон Талбот угрожал отказом в помощи осажденным в Ле-Кротуа до получения недоимок по содержанию замка Монтгомери.

В целом постоянное давление кредиторов еще больше ослабляло финансовое положение короны. Для поддержания платежеспособности режиму Ланкастеров приходилось выкручиваться, продавая права опеки, отчуждая держания государственных земель и льгот на их аренду, а также выдавая концессии на таможенные поступления. Данные манипуляции окончательно подрывали государственную финансовую систему. Все эти проблемы, существовавшие и до 1422 года, только усилились после восхождения на престол наследника-младенца и обострили неизбежный при малолетстве государя кризис королевской власти.

Недостаток доверия правительству короля у палаты общин проявился в ее отношении к одобрению налогообложения на протяжении царствования Генриха VI после его совершеннолетия. Хотя корона регулярно получала парламентское субсидирование между 1433 и 1453 годом (за исключением 1447 и ноября 1449 года), размеры и частота выплат снижались. Никаких значимых новшеств в налогообложении на протяжении данного отрезка времени не наблюдалось: барыши с обложения пошлиной иностранцев, введенного в 1440 году, оказались мизерными, тогда как подоходный налог в 1431, 1435, 1450 и 1453 годах дал не больше, чем традиционные пятнадцатая и десятая части. Более того, торговые пошлины не увеличивались, а потонная и пофунтовая пошлины в 1442 году были фактически урезаны.

Каждый случай одобрения налогообложения сопровождался всплеском жалоб на бедность со стороны депутатов. О наступлении фискального кризиса наилучшим образом свидетельствует возросшая частота представлений на обозрение палаты общин записей главного казначейства. Одно из заявлений было сделано в Рединге в 1439 году; и палата общин вновь проверяла финансовые отчеты в 1447, 1450, 1453 и 1455 годах.