Эрнест Лависс - Франция в XI – начале XIII века. Общество. Власть. Культура

Коммунальная грамота.Права коммуны, как бы они ни были обширны или ограничены, почти всегда облекались в письменную форму; этот договор, заключенный между нею и сеньором, носил название коммунальной грамоты, он представлял собой основной документ, на который можно было ссылаться в случае новых затруднений или споров и который служил ей одновременно и метрикой, и текстом конституции. Упоминаются, правда, некоторые местности, вроде Аббевиля, где освобождение сначала не было санкционировано письменным актом; но это исключение.

Несмотря на то что хартии тщательно сохранялись в сундуках, ключи от которых находились только у муниципальных властей, лишь немногие из них дошли до нас в подлиннике, и большей частью мы знаем их по позднейшим подтверждениям. Между ними есть странные различия: так, хартия Корби заключает в себе только 7 параграфов, тогда как грамота маленького пикардийского местечка Мулен-Видам содержит их 60, то есть объем акта не стоит в соответствии с важностью места. Они составлены обычно в форме уступки сеньора, но иногда и в безличной форме. Что касается статей, то они обычно представляют собой беспорядочный перечень, часто неясный и иногда не лишенный противоречий; их содержание исчерпывается в общем освещением коммунальной связи, упорядочением отношений между коммуной и ее сюзереном, особенно в области суда и налогов, определением прав и привилегий горожан и их — как говорили тогда — вольностей: ограничением податей, налогов, барщины, дорожных пошлин, помещичьих прав, разъездной и военной службы, установлением форм и компетенции сеньориального суда. Хартия редко описывает нам муниципальную конституцию во всей ее совокупности; обычно она упоминает лишь о нововведениях, разъясняет сомнительные пункты и обходит молчанием те части установленного порядка, которые не подвержены спору; этим и объясняется их кажущаяся несвязность, неопределенность и неполнота.

Зато хартия часто устанавливала пункты обычного права и служила до известной степени гражданским и уголовным кодексом. «В силу хартии, — говорит Гвиберт Ножанский, — оброчные присуждаются за нарушение законов лишь к определенному законом штрафу». Вот в какой, часто наивной, форме выражались эти постановления: «Кто совершит убийство в городе, тот нигде не найдет убежища. Если он спасется от наказания бегством, то его дома будут срыты и имущество конфисковано, и он не сможет вернуться, пока не примирится с родственниками своей жертвы и не уплатит 200 су: 100 — сеньору и 100 — коммуне на укрепления. Кто ранит кого-нибудь оружием в городе и будет уличен свидетелями, тот уплатит 10 ливров: треть — пострадавшему, треть — сеньору и треть — коммуне на укрепления. Кто ударит кого-нибудь в городе, заплатит 100 су. Кто вырвет у кого-нибудь волосы, заплатит 40 су. Кто обругает кого-нибудь, заплатит 40 су. Кто ранит кого-нибудь оружием в пределах городского округа и будет уличен двумя свидетелями, заплатит 100 су, а если убьет, то — 10 ливров: из них 100 су — сеньору и 100 — коммуне на укрепления» (хартия Сент-Омера, 1168 г.).

Большинство коммунальных хартий старалось также обеспечить безопасность иностранных купцов: «Если чужеземный купец приедет в Бове на рынок и если кто-нибудь нанесет ему убыток или оскорбление в пределах городского округа; если об этом будет подана жалоба мэру и купец сумеет найти своего обидчика в городе, то пэры будут судить его, если только купец не будет принадлежать к числу врагов коммуны». Наконец, эти акты почти всегда, в самых разнообразных выражениях, устанавливали принцип солидарности граждан. «Все люди коммуны будут помогать друг другу всеми силами», — говорит санлисская хартия. «Каждый из людей коммуны, — читаем мы в хартии Аббевиля, — будет хранить верность своему присяжному, будет поддерживать его помощью и советом». «Если кто-нибудь, — гласит другая грамота, — совершит проступок против человека, присягнувшего этой коммуне, то пэры коммуны, если им будет принесена жалоба, будут вершить суд и расправу над телом и имуществом виновного по своему усмотрению». Но не всякий подобный договор необходимо заключал в себе все эти разнообразные пункты: какая-нибудь статья, подробно развитая в одном акте, в другом совсем отсутствовала. Иногда договор состоял даже только в амнистии или в добровольной уступке сеньора, выраженной в немногих строках.

Тем не менее не следует преувеличивать это разнообразие и думать, что каждая хартия представляла собой особый тип. В самом деле, некоторые из них играли роль образцов: им подражали, их списывали и передавали из города в город. Между 1130 и 1194 гг. граф Понтье дал Аббевилю конституцию «согласно с правами и обычаями амьенской, корбийской и сен-кантенской коммун». Ардр организовал свою коммуну в XII в. по образцу сент-омерской, Атье и Феррьер (департамент Сомма) — по образцу перепиской. Эти заимствования объясняются или тем, что некоторые хартии приобретали известность вследствие достигнутых успехов и удачного применения на опыте; или тем, что крупные центры заразительно действовали на мелкие окружавшие их города, как Суассон и Дижон, хартия которого была принята во всем Бургундском герцогстве; или тем, что какой-нибудь сеньор из политических соображений заставлял принять одну и ту же конституцию в целом ряде подвластных ему местностей. Нужно ли упоминать, что именно такова была история «Руанских установлений»? В Северной Франции город, служивший метрополией, носил название chef de sens; города, организовавшиеся по его образцу, спрашивали у него разъяснений, когда смысл какой-нибудь статьи или параграфа казался им неясным. Совещание предписывалось обычаем, а иногда — законом. Хартия являлась как бы священным текстом, который метрополия диктовала в минуту вдохновения и который только она была вправе комментировать.

Коммуна — коллективная сеньория.Давно высказано мнение, что коммуна, как целое, отвлеченное от представления о составляющих его индивидуумах, была не чем иным, как коллективной сеньорией. Это уподобление города феоду, как оно ни кажется странным, вполне оправдывается и допускается всеми современными историками. Заметим прежде всего, что коллективные сеньории не были редки в Средние века; таковы были, например, аббатства и капитулы. Коммуны, возникшие во время расцвета феодальной системы, когда сеньориальный режим опутывал и теснил все — государство, личность, идею, — роковым образом отлились в феодальную форму и выросли в ней. Как ни был, по-видимому, силен буржуазный элемент в коммуне, но в действительности она обладала всеми качествами феодального владельца, и свободный город был феодом.