Райнхард Виттрам - История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств

При этом потери среди немцев были не меньше, однако точные цифры можно привести лишь в отношении представителей отдельных специальностей, корпораций и семей. Общее же количество умерших не поддается исчислению, поскольку их списки содержат много пробелов и являются неточными. Но и доступный нам материал позволяет составить более или менее точную общую картину и прийти к выводу о том, что урон, понесенный населением, соответствует показателям, которыми характеризовались области, наиболее пострадавшие в ходе Тридцатилетней войны [207] Этот военный конфликт за гегемонию в Священной Римской империи германской нации, продолжавшийся с 1618 по 1648 г., затронул в той или иной степени практически все европейские страны. .

Так, в Риге из 19 членов городского совета умерли 10, в том числе два бургомистра, из шести секретарей совета – пять, из 14 проповедников города и его ближайших окрестностей – 12, из 24 членов коллегии банка старейшин – 21, из 39 старейшин Большой гильдии – 27, из членов банка старейшин Малой гильдии – все пятеро, из 23 столяров – 17. Семья главы Рижской ратуши Дрейлинга потеряла всех взрослых мужчин, за исключением одного, а семья пастора Депкина – всех, кроме двух. Единственный выживший городской пастор Лаутербах записал в начале 1711 года, что в 1710 году из числа членов немецкой городской общины в церкви Святого Петра, Рижском кафедральном соборе и церкви Святого Иоанна похоронили 1951 умершего. И это не считая тех, кто был похоронен тайно или чьи тела оказались увезенными из города без ведома церкви. В общем, в том, что город, насчитывавший в 1709 году во всех четырех городских кварталах, не считая домов рижской знати, 8534 жителя и 1245 беженцев, потерял от чумы не менее двух третей своего населения, сомневаться не приходится. При передаче Риги русским в ней оставалось около 3500 горожан, из них 22 члена городского совета, 88 членов Большой гильдии, 555 членов Малой гильдии, а также 343 торговых служащих и мастеровых.

Пернау потеряло более половины своих жителей – по официальным данным, из числа горожан в живых осталось только 49 человек, а среди торговых служащих и мастеровых выжило лишь 19. В Ревале же, где с 12 сентября 1710 года по 3 января 1711 года списки умерших вообще не велись, скончались три бургомистра, 15 членов и два секретаря городского совета, все врачи и почти все учителя, а также все проповедники, за исключением трех выживших. И потери здесь, без сомнения, по своей значимости были не меньше, если не больше, чем в Риге – списки жителей города свидетельствуют о том, насколько сильно изменила чума его социальное и национальное развитие и саму структуру обитателей Реваля. По данным организованной русскими переписи, по состоянию на 30 декабря 1710 года в Ревале оставался всего 1891 горожанин.

Чума и война сильно ударили и по эстляндскому дворянству. По списку оставшихся в живых дворянских семей во всей Эстляндии в декабре 1711 года насчитывалось всего 312 дворян, из них 116 детей.

В Курляндии общие потери оценивались в 50 процентов от численности населения. В частности, умерло 54 проповедника, то есть почти половина всех курляндских пасторов. Число погибших в Митаве оценивалось в 1316 человек, в Либау немецкая община недосчиталась 900 членов, а в Виндау скончались вообще все жители города, за исключением семерых. В Гробине же в живых осталось только семь семей, а в Бауске умерли все сапожники, за исключением одного. При этом, по данным различных наблюдений, наиболее тяжело эпидемию чумы пережили представители ненемецких основных слоев городского населения и полукровки. В результате и без того не густо заселенная старая Лифляндия почти обезлюдела.

Значительным являлся также ущерб, причиненный непосредственно войной. В результате осады сильно пострадала Рига, а Дорпат и другие небольшие лифляндские города лежали в руинах. Даже в 1725 году в Лифляндии не обрабатывалась почти половина посевных площадей, а каменные строения на селе здесь еще десятилетиями оставались редкостью. Обнищали все сословия – среди толп нищих, заполонивших край, были и дети из числа знатных родов. И если большие города благодаря морской торговле смогли восстановиться относительно быстро, то на селе уровень жизни еще долго оставался чрезвычайно низким. Не случайно в 1722 году лифляндцы были на десять лет освобождены от взимания каких-либо поборов.

Еще в 1704 году царь Петр назначил своего ближайшего сподвижника князя Меншикова генерал-губернатором всех царских земель в Прибалтике, а после капитуляции сословий полномочным царским представителем в Лифляндии стал лифляндец тайный советник барон Герхард Иоганн Левенвольде. Позднее Лифляндией и Эстляндией как русскими провинциями управляли губернаторы. С 1762 года в Эстляндии, а в Лифляндии еще раньше во главе управленческого государственного аппарата стоял уже чиновник в ранге генерал-губернатора, но в 1775 году обе эти провинции были объединены.

Губернаторы и генерал-губернаторы располагали русской канцелярией для переписки с Сенатом и военными инстанциями, а также немецкой канцелярией для ведения деловой переписки с местными чиновниками и находившейся в резиденции генерал-губернатора коллегией по лифляндским и эстляндским делам. Численный состав государственных служащих управлений провинциями был невелик, поскольку основная нагрузка ложилась на местные сословные органы самоуправления, стоявшие особняком. При этом компетенции государственного и сословного управления в XVIII веке четко не разграничивались.

Генерал-губернатор в общих чертах обладал правом надзора и ратификации, а также управления государственными налогами. Кроме того, он мог вмешиваться во многие управленческие дела путем издания соответствующих указов и предписаний. К вопросам государственного (не сословного) законодательства относились, в частности, косвенные налоги, торговое право, уголовное право и цензура. Однако прямые налоги вводились зачастую также без согласования с сословиями.

Закрепленные в актах о капитуляции права на автономию провинций многократно бесцеремонно нарушались, как, например, в Риге, где в 1712–1721 годах городской совет был подчинен русскому президенту и главному инспектору финансов. Конечно, сословные и дворянские власти пытались защитить свои привилегии, посылая делегатов в соответствующие инстанции, поддерживая своих представителей в столице и задабривая деньгами влиятельных покровителей. В спорных вопросах хорошим аргументом в пользу прибалтийского дворянства могла послужить, в частности, пара вороных упряжных лошадей.

После смерти Петра Великого пребывавший в то время в Санкт-Петербурге дворянский посланец рижский ландрат Иоанн Балтазар фон Кампенгаузен сообщил в марте 1725 года своим лифляндским собратьям о том, что защита их интересов, особенно при составлении письменных обращений во властные структуры, требует «неимоверного усердия и бдительности» и что двух эмиссаров явно недостаточно. Он так и написал, что один посланец, начиная с четырех часов утра, должен постоянно находиться в приемной Сената, чтобы отслеживать продвижение вопроса, и два человека такое напряжение просто не вынесут, так как пропускать званые приемы нельзя. В этой связи стоит заметить, что содействие в решении проблем прибалтийских сословий с самого начала оказывали происходившие из прибалтийских провинций знатные люди, которых со временем в Санкт-Петербурге становилось все больше.