Тоби Уилкинсон - Древний Египет. Подъем и упадок

Щепетильное отношение к выбору языковых средств всегда было отличительной чертой египетской монархии, поскольку через выбор царского имени и эпитетов выражалась господствующая идея царственности и устанавливалась модель правления. Но ливийским властителям подобная тщательность была чужда. Они заимствовали внешние атрибуты царской власти — видимо, не понимая их символики. Царские титулы просто передавались от одного правителя к другому, повторяясь, что называется ad nauseam [306] .

Древняя формула «Владыка Обеих Земель» потеряла свою священную исключительность и стала не более чем одним из титулов. И все же, судя по всему, фараоны XXI династии весьма настойчиво пытались щегольнуть причудливыми и цветистыми формулами — например, «Пасебахаиннуит» означало «Звезда, которая восходит над городом». Однако эти неуклюжие попытки подражания древним традициям никого не обманывали.

Истинная природа ливийской элиты проявилась в пристрастии к родословным. Для устной традиции малограмотных полукочевых племен, каковыми были ливийцы во втором тысячелетии до н. э., характерны обширные генеалогии. Даже заимствовав письменный язык у египтян, они не отказались от традиции восхваления целых поколений своих предков. Так, например, на монументе одного жреца из города Гелиополис (Иуну) были вырезаны имена тринадцати поколений его предшественников, уходящие вглубь трех столетий. И это при условии, что его семья осела в этом городе и занимала эту должность в течение одиннадцати поколений.

Еще одним пережитком кочевого прошлого ливийцев было сравнительное отсутствие интереса к смерти и загробной жизни. Их предки-пастухи обычно хоронили своих родичей быстро, там, где они умирали, и без особых приготовлений. Напротив, древние египтяне относились к погребальным приготовлениям очень серьезно. Поэтому безразличие ливийцев к загробному существованию и приверженность собственным традициям стала для их египетских подданных настоящим потрясением. Ливийцы отказывались от индивидуальных захоронений, считая их пустой тратой средств. На смену им пришли скромно украшенные семейные склепы. Даже ливийские фараоны соглашались быть похороненными бок о бок с сородичами в простых каменных гробницах, наспех изготовленных из всего, что попадалось под руку.

Для похорон нередко находили применение ранее использовавшемуся погребальному инвентарю — словно проводы в последний путь были неприятным занятием, от которого старались избавиться как можно быстрее и дешевле. Строительство роскошных усыпальниц в Долине царей и не уступающих им по размаху погребальных храмов было резко остановлено и никогда более не возобновлялось. Гробницы утратили особый статус места встречи живых и умерших, богов и смертных. Отныне они стали простыми ямами в земле, куда сбрасывались тела умерших.

Но если отношение ливийцев к смерти шло вразрез с погребальной культурой фараонов, то их модель государственного строя оказала мощное влияние на дальнейшее развитие Египта. На своей родине в Киренаике ливийцы организовали систему управления, которая основывалась на родоплеменных началах, усиленная брачными союзами и личной зависимостью. Такая система была полной противоположностью централизованной абсолютной монархии долины Нила. Уже незадолго до падения Нового царства, ливийские полководцы Рамзеса XI негативно относились к идее единого государства. Поэтому Пианхи и Херихор успешно правили югом, в то время как Смендес, зять Херихора, — севером.

Разделение Египта на два царства существовало с ранних времен египетской истории, но они всегда были объединены под началом одного царя. Однако после смерти Рамзеса XI ливийские преемники более не видели смысла поддерживать эту традицию. Для них наличие двух царей, одновременно правящих в разных уголках страны, было совершенно нормальным явлением. Но это была не анархия, а рациональная децентрализация. В любом случае связь между двумя ветвями правящего дома поддерживалась браками и союзами, что позволяло избежать раскола династий. Тем не менее передача фараоном в более поздний период неограниченных полномочий своим сыновьям, многие из которых возглавляли крупные города, а также другие аспекты ливийской системы (по сути, феодализма) неизбежно ослабляли центральную власть с вполне предсказуемыми последствиями.

Но все это было делом будущего. Сейчас же, когда последнего представителя Рамзесидов благополучно погребли в Долине царей, пробил звездный час для его ливийских преемников, один из которых был неограниченным владыкой Верхнего Египта, другой — правителем Нижнего. Египет вступил в эпоху чужеземного владычества.

Хотя история последних дней XX династии, ее беспомощность, логическим завершением которой стало падение Нового царства, дошла до наших дней в многочисленных архитектурных памятниках и текстах об интригах Фив, политический центр и царская резиденция находились на севере страны. С первых лет существования древнеегипетского государства его столицей был Мемфис; свою роль места пребывания государственной администрации он сохранял и в эпоху Рамзесидов.

Конечно, Фивы могли претендовать на роль религиозного центра — но именно в Мемфисе издавались царские указы, назначались на посты сановники и короновались фараоны. Со времен Рамзеса II Великого (XIII век до н. э.) резиденцией правителей был Пер-Рамзес — «Дом Рамзеса». Именно Дельта, а не долина Нила была той политической силой, которая объединяла Верхний и Нижний Египет.

Поэтому после смерти Рамзеса XI, когда Херихор и Смендес разделили между собой бразды правления, именно Смендесу (1069–1045), как правителю Севера, в качестве главной награды достался титул фараона. Его же шурин довольствовался званием главы египетской армии и верховного жреца Амона. Таким образом, сохранялась удобная фикция политического единства, даже если в действительности два квазинезависимых государства связывались только родственными узами.

Раздел Египта на две части стал характерной чертой эпохи ливийского господства. Каждая из них имела собственную политическую систему, администрацию и столицу. Отныне концепция «Двух Земель» была не просто данью религиозной традиции, но и практической реальностью.

Поскольку в годы угасания Нового царства основную массу ливийских переселенцев приняла Дельта, влияние нового политического строя ощущалось здесь сильнее всего. Непроходимые топи и сеть извилистых каналов всегда благоприятствовали политической раздробленности. Поэтому в эпоху ливийского господства этот регион без труда распался на множество враждующих между собой владений. Их возглавляли вожди ма и либу — двух основных ливийских племен, осевших в Египте. Формально они подчинялись центральной власти, но в действительности фараон был всего лишь первым среди равных. Но даже в этих условиях правители, сидящие в Танисе, в полной мере ощущали собственное превосходство — пусть и символическое, но достаточное для того, чтобы начать подобающий статусу проект: превращение царской резиденции в официальную столицу, не уступающую в своем величии самим Фивам.