Тоби Уилкинсон - Древний Египет. Подъем и упадок

Нетронутыми оставались только мумии, растерзанные грабителями в поисках спрятанных драгоценностей. Их отправляли в роскошный офис Бутехамона в Джеме для «обработки и повторного бинтования». Неудивительно, что Бутехамон, без малейшего намека на иронию, гордо именовал себя « надсмотрщик над сокровищами царей». Расхищение гробниц в фиванских некрополях стало настолько обычным явлением в это время, что частные лица планировали места своих погребений с прямо-таки маниакальным стремлением сделать их неприступными и как можно сильнее затруднить работу воров.

Помимо грабежа, исследовательская работа Бутахемона в Долине царей имела еще одну цель — определить постоянное место для хранения тел, бесцеремонно извлеченных из могил. В конце концов идеальным местом было признано расположенное рядом с гробницей Хоремхеба захоронение фараона Аменхотепа II (1428–1397). И в один из роковых дней, примерно в 1050 году, священные останки божественных правителей Египта были собраны и кое-как свалены в одну погребальную камеру. В результате великий Аменхотеп III оказался в гробу, предназначенном для Рамзеса III, который накрыли несоответствующей по размеру крышкой от Сети II. Мернептах разделил гробницу с Сетнахтом, тогда как его собственный саркофаг увезли в Танис, чтобы похоронить в нем нового ливийского правителя Псусеннеса I. В этом кощунственном беспорядке гордый Тутмос IV лежал бок о бок с царем-ребенком Саптахом, воинственный Сетнахт — с больным оспой Рамзесом V.

Это было надругательством над всем, что было свято для египтян. Даже останки самых прославленных фараонов — победителей гиксосов Яххотепа и Яхмоса, основателей поселка строителей Яхмос-Нефертари и Аменхотепа I, а также величайших фараонов-воинов Тутмоса III, Сети I, Рамзеса II и Рамзеса III были сброшены во второй тайник — гробницу одной из цариц XVII династии в ожидании более безопасного захоронения.

В результате этого разграбления, которое официально назвали не иначе, как «восстановлением», военачальники и верховные жрецы Амона, правившие Фивами, сосредоточили в своих руках такие богатства, о каких даже мечтать не могли. Кое-что из награбленного попало в Танис и было похоронено рядом с Псусеннесом и его верным помощником Венджебенджедетом. Фаворит-царедворец, удостоившийся после смерти такого количества золота, скорее всего, был царским агентом в Фивах, которому от имени господина было поручено присматривать за расхищением гробниц.

Однако на каждое золотое кольцо или пектораль, которые попали в северную столицу, приходился десяток тех, которые остались в самих Фивах, чтобы поддержать экономическую и политическую мощь правителей Юга. И Херихор (1069–1033), и его преемник Пинеджем I (1063–1033) чувствовали за собой достаточно сил, чтобы претендовать на царский титул и вступить в борьбу с правителями Таниса. И если Херихор постарался уклониться от прямого столкновения, ограничившись притязаниями на внутреннюю часть храма Ипет-Сут, то Пинеджем пошел дальше. В официальных надписях второго и третьего десятилетий его независимого царствования практически не упоминаются цари Таниса. Для своего захоронения в холмах Фив он использовал гробы из усыпальницы Тутмоса I, чтобы придать своим монархическим притязаниям долю великолепия XVIII династии.

Таким образом, монархия как институт выжила в конце эпохи Рамзесидов исключительно благодаря тому, что пожирала собственное прошлое.

Если богатства фараонов прежних времен и внешние атрибуты монархии можно было присваивать практически в открытую, то купить законность своих притязаний было не так уж просто. Вплоть до падения Нового царства на всех чужеземцев, в том числе и на ливийцев, египтяне по привычке смотрели с пренебрежением. Для цивилизованных жителей долины Нила эти косматые, одетые в перья уроженцы Сахары в лучшем случае были наемниками, в худшем — отвратительными варварами. Естественно, по прошествии пары-тройки десятилетий ливийцы едва ли могли ожидать, что их примут как законных правителей Египта, несмотря даже на то, что в их руках сосредоточилась вся власть.

Как и прежде, решение этой проблемы нашлось в ловком использовании религии. Совершенно не случайно храмы расположились в самом средоточии ливийской власти — и в Танисе, и в Фивах. В эпоху Нового царства религиозным центром монархии был величественный храм Ипет-Сут. Создав его копию в Танисе, Смендес и его наследники пытались получить божественную поддержку своей власти, поместив верховное божество во главе общества. На руку им сыграло и то, что они объявили свою политику продолжением провозглашенной Рамзесом XI «эры возрождения», якобы возвращая Египет в изначальное состояние, когда им на заре времен правили боги. Но на практике имел место решительный разрыв с традициями управления времен Нового царства. Отныне верховная власть исходила непосредственно от Амона-Ра. Имя Амона высекали на стенах храмов, записывали на папирусы, окружая царским картушем. Один из документов называет Амона-Ра «Владыкой Обеих Земель, царем богов, повелителем небес, земли, вод и гор» [308]. На храмовых рельефах Амон-Ра иногда изображается на месте фараона, вознося молитвы самому себе и другим божествам; к нему часто обращались как к истинному царю Египта. Ненадолго сменивший Смендеса Аменемнису пошел еще дальше, приняв имя, означающее «Амон есть царь». Подобное заявление было неслыханным.

Если бог был земным владыкой, то сам царь фактически низводился до роли его «первого слуги». В Танисе Псусеннес I в качестве одного из своих царских имен официально принял титул верховного жреца Амона и даже внес его в картуш как вариант тронного имени. Его брат Менхеперра (1033–990 годы до н. э.) также был первосвященником Амона, хотя источником его власти была не курильница, а меч. Теократическая форма правления решала одновременно две проблемы. Во-первых, она позволяла теологически обосновать наличие более чем одного смертного правителя одновременно, поскольку истинным царем все равно был Амон. Во-вторых, коренное население стало более лояльно относиться к чужеземным властителям, особенно в Фивах и Верхнем Египте, где в основном проживали богобоязненные египтяне.

На самом деле теократия была не более чем ширмой, за которой скрывалось неприглядное состояние расколотой монархии. Тем не менее сохранить эту фикцию было жизненно важно, для чего фараоны активно прибегали к услугам оракулов. И в Танисе, и в Фивах Амон, как и всякий смертный правитель, издавал указы и принимал посетителей на «аудиенциях». На юге эта тенденция достигла кульминации после учреждения регулярной церемонии под названием «Великолепное празднество Божественной аудиенции», на которой оракул Амона высказывался по различным государственным делам. Нет оснований сомневаться, что жречество, из среды которого выходили толкователи божественных знамений, немало выиграло от смены формы правления. Окруженные несметными богатствами в Ипет-Суте, они служили небесному владыке, не забывая о собственной выгоде.