Тоби Уилкинсон - Древний Египет. Подъем и упадок

Издавна верховный жрец бога Птаха был одной из самых влиятельных фигур в государстве. Мемфис, который после объединения страны стал ее национальным центром, находился под покровительством Птаха. Поэтому верховный жрец этого божества занимал столь высокое положение в жреческой иерархии. Он принадлежал к небольшой группе высшего духовенства, стоявшего на страже религиозных традиций, которыми так гордились египтяне.

Формально назначение верховного жреца Птаха, или, пользуясь более древним и сокровенным титулом «верховного руководителя мастеров», было прерогативой фараона. Однако исторически сложилось так, что в Египте отцы передавали должности сыновьям, и это пустившее глубокие корни наследование неизбежно вступало в противоречие с волей фараона. При Птолемеях ситуация не изменилась — более 260 лет главенствующее положение в мемфисском жречестве занимали представители одной семьи. Из поколения в поколение им удавалось искусно совмещать наследование своей должности с непоколебимой верностью правителю. Благодаря этому их род стал самым сильным и влиятельным в стране. В Фивах, некогда бывших религиозным центром Египта, Птолемеи не пользовались поддержкой жречества Амона. Полной противоположностью им были жрецы Птаха, горячо преданные греческой династии. В обмен на царскую благосклонность они поддерживали божественность своих владык. Несомненно, их южные собратья с отвращением смотрели на это сотрудничество с чужеземцами — хотя в действительности такое поведение было типично египетским.

Когда в 69 году родилась Клеопатра VII, у «верховного руководителя мастеров» Пшеренптаха III было больше причин поддерживать Птолемеев, чем у большинства его предков. Став в пятнадцать лет верховным жрецом, он первым делом послушно возложил царственный венец на голову отца Клеопатры, Птолемея XII Авлета (80–51). Пшеренптах входил в круг доверенных лиц царя и говорил о себе, как о «рожденном владыкой Египта» [396],что почти не было преувеличением. Следующие сорок лет судьбы двух личностей — Пшеренптаха и Клеопатры — будут тесно взаимосвязаны. Жизнь и смерть жреца и царицы станут заключительной главой в долгой истории Древнего Египта.

С самого рождения к Клеопатре относились так, словно она была приближена к небожителям. Ее отца именовали «Молодым Дионисом» (или более привычным для коренных египтян «Молодым Осирисом») [397]. Достаточно долго существовавший культ Птолемеев позволял легко сделать из него бога на земле. Египетское жречество во главе с Пшеренптахом с готовностью поддерживало идею божественности царской семьи — ведь именно эта идея исстари занимала центральное место в учении жрецов о природе власти фараона. Но правление Птолемея XII трудно назвать золотым веком, скорее наоборот. Вместо того чтобы вести страну к процветанию, опираясь на главные источники богатства — сельское хозяйство и торговлю, — фараон вел ее к стремительному упадку.

Чтобы сохранить свою власть, последним Птолемеям приходилось откупаться. Египет уже давно перестал быть ведущей державой Восточного Средиземноморья. Из некогда обширных владений у Лагидов остался только Кипр, где правил брат и тезка Птолемея XII. Центром всего Средиземноморья отныне был Рим, который энергично расширял свои границы, претендуя на звание империи. У всех народов, которым довелось столкнуться с таким агрессивным и хорошо вооруженным противником, выбор был невелик: сопротивляться и быть уничтоженным — или склонить голову. Римляне уже завладели Киренаикой (в 75 году до н. э.), и Птолемеи не хотели, чтобы та же судьба постигла и Египет. Из двух зол они предпочли выбрать меньшее — стали сотрудничать с агрессором. Рим, как хищный зверь, чувствовал слабость своей жертвы и без промедления нанес удар. Идеальным предлогом для шантажа стало завещание Птолемея X, которым он якобы передавал долину Нила в руки римлянам. Таким образом, по-прежнему богатейшая страна региона стала для Рима источником доходов. У Египта же, в свою очередь, выбора просто не осталось: хочешь уцелеть — выплачивай дань.

Когда Клеопатре было всего четыре года, и без того сложная ситуация обострилась. Вдали от берегов Нила, в римском сенате, Египет стал объектом амбициозных замыслов вечно враждующих между собой «отцов республики». В 65 году Марк Красс предложил официально присоединить Египет на правах римской провинции. Однако Цицерон в своих речах подверг критике подобный шаг, указывая на его пагубность для республики.

Тем временем римские орлы, столкнувшись с временными затруднениями, обратили свой хищный взор на более слабую жертву — Селевкидов. Гней Помпей ликвидировал заклятого врага Птолемеев и захватил его земли [398]. Птолемей XII, желая поддержать победителя, немедленно направил на помощь Помпею 8-тысячный кавалерийский отряд, который должен был помочь ему утвердиться в Палестине. И не важно, что этот сумасбродный «жест доброй воли» сильно истощил царскую казну. Правительство лишь ужесточило налоговую политику, спровоцировав новые волнения среди населения. Но для Птолемея первостепенной задачей было оказание Риму всесторонней поддержки, и ради этого он был готов даже заплатить спокойствием внутри страны. Помпей же, наблюдая за происходящим с присущим римлянам высокомерием, отказался помочь Птолемею подавить восстание, спровоцированное новыми налогами.

Казалось бы, из этой неприятной ситуации Египет должен был сделать правильные выводы — но его внешняя политика так и оставалась по-детски наивной. По мере того как страна становилась все более и более обязанной своему «защитнику», египтяне начинали ненавидеть Рим и все, что было с ним связано. Для Птолемеев это не сулило ничего хорошего.

Хуже всего было то, что в Риме оказался не один, а два честолюбивых лидера, которые соперничали друг с другом. Откупившись от Помпея, египтяне столкнулись с Юлием Цезарем — беда не приходит одна. Когда в 59 году Цезарь пригрозил вновь поднять в Сенате «египетский вопрос», Птолемей прибег к проверенному методу. За свое официальное признание в качестве царя Египта и «amicus et socius populi romani» («друга и союзника римского народа») он предложил плату, равную половине годового дохода страны. Принесла ли ему пользу подобная политика? Отнюдь, как показали дальнейшие события. Спустя год, когда Птолемей XII праздновал свадьбу Пшеренптаха и четырнадцатилетней Таимхотеп, новоиспеченные «друзья» захватили Кипр и принудили брата Птолемея покончить жизнь самоубийством. Так веселье обернулось тризной спустя всего несколько месяцев — но Птолемей, боясь разозлить римлян, молча проглотил обиду. Фараон оказался лишен не только денежных средств, но и остатков воли.